Как поджарить цыпочку

Джасмин подняла себя со стула. Взгляд ее упал на рабочий стол, где она в строгом порядке разложила на инвентаризацию свои ножи. Здесь был нож для рубки костей – с гладкой литой ручкой, он всегда так удобно лежал в ее руке; хлебный нож с волнистым лезвием; нож для мяса – с лезвием как у ятагана; универсальный китайский нож, которым можно было крошить, резать, слоить, шинковать и даже рубить куриные кости и мясные хрящи. Здесь был и ее поварской нож с изящно изогнутым треугольным жалом. Японский нож, кривой, как меч самурая; нож для устриц с коротким заостренным лезвием и нож-ломтерезка, чтобы тонко и ровно пластовать холодное мясо. Замыкал ряд филейный нож для рыбы, им удобно было вынимать кости и тонко слоить рыбную плоть.

К выбору ножей Джасмин подходила скрупулезно. Они должны быть жаропрочными и с нескользкими ручками. Сама ручка должна быть толстой и расширяющейся к концу. Лезвие к ручке должно быть приклепано, а не приклеено. Для своего хозяйства она выбрала ножи из высокоуглеродистой нержавеющей стали. Гораздо дороже обычной нержавейки, зато не покрывается пятнами. Трижды в год она отдавала их опытному точильщику. Из всей кухонной утвари ножи она лелеяла больше всего. Джасмин считала, что от хорошего острого ножа при соответствующем уходе пользы больше, чем от красоты.

Она открыла буфет и склонилась над выдвижными полками. Ну чего, чего, чего бы такого хорошего съесть? Картофельного пюре? Нет. Слишком долго готовить. Макароны? Нет. А может, сыру? Чего-нибудь такого сырного, плавленого. Сандвич с жареным сыром. Вот это пойдет. Так. Масло, чеддер, зерновой хлеб и сковородка. И просто, и вкусно. Она густо намазала хлеб маслом и толсто нарезала сыр. Пританцовывая от нетерпения, она лопаткой прижимала сандвич к сковородке, чтобы сыр поскорее расплавился. Он наконец потек, и Джасмин рухнула за стол, придвинув к себе тарелку с сандвичем. Она заглатывала его большими кусками, ее вкусовые рецепторы с каждым укусом набухали и раскрывались. Счастливые-пресчастливые вкусовые рецепторы. Джасмин сидела за кухонным столом и, мерно чавкая и облизываясь, ела сандвич. Она прервалась, чтобы выпить холодного молока, и продолжила.

Пока она ублажала душу сандвичем, в ее голове окончательно созрела мысль… Все-таки права она, а не Гарретт. И не его публика. Они, может, даже и не понимают, что им опротивела вся эта низкокалорийная еда. Нужно им, всем этим людям, навязать что-то такое, что их подпитает, утешит. Нынешний мир жесток, и нет в нем ни верности, ни совести. И смысла тоже нет. Что им нужно, так это полноценное питание. Полноценная вкусная еда, и к тому же с изюминкой.

Джасмин хлопнула по столу лопаткой. Ему не удастся ее изолировать. У нее есть публика, которую надо кормить. Она подумала о господине Дюпри. Ему что же, в качестве поддержки подать поваренную книгу о низкокалорийной пище без токсинов? Это же самая настоящая эвтаназия. Она не станет в этом участвовать. Нет, от оков надо освобождаться. Она поделится с публикой тем, о чем знает ее сердце и, разумеется, желудок, и даст им то, по чему они так истосковались. Она вернет Америке жир. Великолепный стопроцентный жир. Плотный, роскошный, мягкий. Густой и восхитительный. И что самое главное – жир без чувства вины. И тогда мир под весом всех этих пухлых, счастливых людей потихоньку остепенится и успокоится. А уж в том, что толстяки попадают в рай, она не сомневалась.

Глава 4

Дэниел изучал лицо Тины: слегка неправильный прикус, чистые белки глаз, тициановские волосы, чуть потрескавшиеся губы под слоем прозрачной помады.

Он ткнул себя кулаком в живот.

– Отсюда. Не чувствую, чтобы шло отсюда.

– Но…

Он схватил ее за руку, ломая ее пальцы, сложил их в кулак и ударил ее под дых.

– Теперь говори.

– Что?

– Свой диалог.

– Да ч-ч-что же это ты делаешь? Я…

– Что она ему говорит?

– Ей больно.

– Знаю, что ей больно. Но что она ему говорит?

Тина уставилась на Дэниела.

– Она говорит… – Тина замолкла в недоумении.

– Представь, что ты узнала, будто твой приятель тебе изменяет. Что ты ему скажешь?

– Я не знаю.

– Не знаешь.

– Мне никто не изменял.

– Ты уверена?

Тина пожала плечами.

– Что бы ты сказала, если бы изменил?

– Послала бы к черту!!

– Во! Вот именно.

– Что?

– К черту! Ты в ярости. Пока еще не больно. Боль – это потом. Когда ты будешь в одиночестве зализывать свои раны. А сейчас тебе хочется только прокусить ему горло и вырвать язык. Я прав?

Тина наклонилась и, почти коснувшись губ Дэниела, поцеловала его в щеку. От нее слегка пахло чесноком.

– Ох, Дэниел, – выдохнула она. – Ты такой классный.

Глядя на его губы, она медленно улыбнулась и отправилась через ряды стульев на свое место у подножия сцены.