Проснулся в пустом доме — полиция уже ушла. Однако это не его спальня, это подвал. В воздухе — тошнотворный сладкий запах, как от гнилой рыбы, и, несмотря на позднюю ночь, Том одет и держит черный электрический фонарик с резиновым корпусом.
Он посветил на паутину под балками, на кучу коробок с разным старьем, на потрескивающую печку. Собравшись с духом перед тем, что вот-вот случится, Том шагнул в прямоугольник утоптанной земли, где Чик когда-то устроил себе жилище.
Вот оно, как Том и представлял: грязный сверток размером с упитанного младенца, завернутый в перепачканную синюю клеенку и обвязанный грубой веревкой. Измятая клеенка, практически не освещаемая фонарем, оказалось, протекла. Темное пятно неправильной формы расползалось по земляному полу слева от свертка, и неровные края пятна образовывали рисунок, напоминавший мысы и фьорды. Оно появилось недавно, это точно. Том опустился на корточки, направив луч фонарика на землю вокруг свертка. Черные катышки — крысиный помет. Пару лет назад Бет вызывала сотрудников эпидемстанции, но крысы, видимо, вернулись. Вблизи зловоние было невыносимо. Ощущая горечь во рту и подавляя тошноту, Том попытался развязать веревку. Она вся растрепалась, узла и не найдешь. Черная крыса с прилипшей к тельцу мокрой шерстью выскользнула из свертка и прошмыгнула мимо печки в темноту.
Том закричал. На сей раз, пробудившись, он руками и ногами цеплялся за несуществующие выступы на твердой поверхности, круто уходившей вверх. Ощупью Том обнаружил, что лежит поперек кровати, в изголовье, и лицом прижимается к стене. Темная спальня была словно продолжением страшного подвала, поскольку в воздухе повисло слабое эхо вырвавшегося у Тома крика, наверняка разбудившего соседей и напугавшего Финна.
Из коридора не доносилось ни звука. Еще не совсем выкарабкавшись из кошмара, Том неловко накинул на плечи халат Бет и, поеживаясь, заковылял к полуотворенной двери в комнату сына.
В призрачном свете ночника — голубой луны — Финн разметался на кроватке, прижавшись щекой к мишке и замотавшись в одеяло. Том, не дыша, прислушался к дыханию сына. Пришлось совсем низко склониться к постели тем ухом, которое «работало» лучше, и вот он уловил мерное посапывание, легкое, как слабый ветерок над водой. Том подтянул одеяло и укутал плечики Финна. В картонной, бывшей винной, коробке, стоявшей у кровати, зафыркали — значит, и щенок тоже жив-здоров.
Том, пошатываясь, прошел наверх, сел за кухонный стол и закрыл лицо руками. Торжество жизни в комнате Финна должно бы было его приободрить, однако бодрости он не ощущал. Пятно на земле, голубая клеенка, веревка, завязанная узлом, — едва ли все это ушло вместе со сном. А вдруг сон и не закончился?.. Запах чувствовался по-прежнему — густой, жирный аромат, — в первый момент его можно спутать с благоуханием какой-нибудь невероятной гибридной дамасской розы. Возможно — во всяком случае, такая возможность не исключена, — началась третья часть кошмара, и Том вскоре проснется от собственного крика уже в новом эпизоде, причем каждый последующий кусок будет обладать обманчивой реальностью теперешнего.
Надо развязать узел и узнать, кто завернут или что завернуто в клеенку. В бесформенном свертке запросто могут оказаться слипшиеся, смердящие части расчлененных тел: туловище одной жертвы, обрубок ноги другой. Если и есть там какая-то часть трупика Хэйли Топольски, то явно содержимое свертка этим не ограничивается. Да, Том проявил потрясающую невнимательность в тот вечер, но неужели только отсюда происходит острое, гложущее чувство вины за случившееся с девочкой, пусть даже во сне? Или это из-за Финна? У ребенка ведь не стало семьи, она погибла из-за легкомыслия и небрежности отца, точно растение, которое забывали поливать. «Да» — следует ответить на первое предположение, и «да» — на второе. Однако остается еще нечто большее и худшее.
Невинным людям не снятся сны убийц.
— Папочка?
Том понятия не имел, давно ли Финн стоит на пороге. Мальчик держал на руках мишку и казался напуганным. То были не обычные ночные страхи, что исчезают, стоит лишь покрепче обнять малыша. Финн боялся отца. Встревоженное заспанное личико ребенка побелело, глаза широко раскрылись. Финн будто бы все знал.
— Что такое? — вырвалось у Тома из пересохшего горла.
Не успел мальчик ответить, как мишка стал корчиться и пищать.