Как СМЕРШ спас Москву. Герои тайной войны

Мало кому известно, что родной брат Виктора Семеновича – Иаков Абакумов был протодиаконом, который во время молебна в Елоховском соборе молился за «первоверховного вождя Иосифа». Это случилось 4 ноября 1941 года, в день праздника Казанской иконы Богоматери. Храм был переполнен. По словам очевидца: «Такое я услышал впервые! Обладатель низкого звучного баритона, отец Иаков Абакумов начал:

«Богохранимой стране Российской, властем и воинству ея… и первоверховному Вождю…» И вдруг десятками сотен голосов грянули молящиеся, заглушив отца Иакова: «Многая лета!!!»

Священники молились за победу советского оружия с первых дней войны. В одном из журналов «Московская патриархия» за 1945 год было опубликовано стихотворение архиепископа Фотия, который предрекал гибель гитлеровской Германии в начале войны. Его труд заканчивался такими словами: «Не страшен Гитлер нам, ни Гесс, Христос Воскрес. Христос Воскрес!»

Что касается богоборчества, то оно при Хрущеве набрало новые обороты. Он действительно освободил из ГУЛАГа заключенных, но кого в первую очередь? Ведь лучшая часть интеллигенции, духовенства, крестьянства была истреблена еще в 20–30-е годы. Вышли на волю левые недобитки, и именно они-то и начали оголтелую борьбу с религией. Взлетели на воздух уцелевшие в войну красивейшие соборы в Гродно, Витебске, Могилеве и в других городах Союза. Были закрыты тысячи православных церквей. Храмы превращали в базы, склады, мастерские. Мгарьский собор, что на Полтавщине в Лубнах, был превращен в складское помещение. По иконам и фрескам солдаты стреляли, упражняясь попасть в глаз святому. Это было в конце 50-х годов. Автор видел эту картину до реставрации собора. Детей духовенства снова не принимали в вузы. Посещающих церкви комсомольцев исключали из членов ВЛКСМ. В некоторых городах при Хрущеве даже возобновились сцены сожжения икон на площадях.

* * *

Абакумов надеялся, что он выйдет из тюрьмы, и с ним, в конце концов, объективно разберутся, ведь жить без надежды – прозябание. А он был великим жизнелюбом.

Хрущев постоянно нагнетал предсудебную обстановку, влиял на ее ход, вмешивался в деятельность следствия. Так, 7 мая 1954 года он практически призвал к осуществлению средневековой инквизиции, заявив: «Суд над Абакумовым следовало бы организовать здесь, в Ленинграде. Когда умер товарищ Сталин и мы получили возможность после ареста Берии разобраться в делах МГБ, то выяснилось, что Абакумова на костре надо сжечь. Это матерый преступник, заговорщик…»

Эти слова сказал политик… до суда. Только за это надо было бы его судить. Хрущев приказал судить Абакумова в Ленинграде. Он увязал свою прихоть с активным участием бывшего министра госбезопасности в т. н. «ленинградском деле». То есть по месту совершения преступления. Хрущеву хотелось как можно скорее отправить Абакумова на тот свет, чтобы спать спокойнее и реже видеть сны с «кровавыми мальчиками», которых он еще до Абакумова наплодил десятки тысяч на Украине и в Москве.

14 декабря 1954 года в десять часов утра в здании Дома офицеров Ленинградского военного округа открылось судебное заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции Е.Л.Зейдина. Государственным обвинителем на процессе был Генеральный прокурор СССР Р.А.Руденко.

Если верить словам К.Столярова, на имя Председателя Военной коллегии Верховного суда Союза ССР генерал-лейтенанта юстиции Чепцова А.А. вскоре пришла шифровка о приведении приговора суда в исполнение. Пружина смерти сработала моментально, но множество нераскрытых тайн осталось, в том числе и тайн о злодеяниях самого Никиты Хрущева.

Виктора Семеновича Абакумова расстреляли в Ленинграде 19 декабря 1954 года, в очередную годовщину со дня образования органов военной контрразведки, авторитет которой он поднял в годы войны на пик славы легендарным СМЕРШем. Ровно через один час пятнадцать минут после вынесения приговора вошли в камеру трое: Генеральный прокурор Союза ССР, действительный государственный советник юстиции Руденко, начальник Внутренней тюрьмы КГБ при СМ СССР подполковник Таланов и врач. Виктор Семенович бросил уставший взгляд на Таланова, у которого кобура висела на широком армейском ремне спереди и слева. Она была расстегнута. Обреченному на казнь не дали возможности даже обратиться с просьбой о помиловании. Жизнь закончилась в сорок шесть лет. И все же он успел выкрикнуть: «Я все напишу в Политбюро…» Это был акт отчаянья. Дальше ему договорить не разрешила пуля, попавшая в голову – как не попасть с расстояния двух метров…