Как стать леди

«Ваши письма, моя дорогая Эмили, – как-то раз написал Уолдерхерст, – доставляют мне огромное удовольствие. Сегодняшнее напомнило мне вас такой, какой вы были в Моллоуи – замечательно приветливым и добрым созданием. Вы придаете мне сил».

– Как славно! Как славно! – вскричала уединившаяся в его кабинете Эмили и расцеловала письмо.

В следующем послании он пошел еще дальше. В нем определенно содержалось «всякое такое»: он вспоминал о прошлом, которому и она отдавала должное и в своих счастливых воспоминаниях. Когда ее глаза выхватили фразу «те дни в Моллоуи», она почти испугалась – такой горячей была накрывшая ее волна радости. Она читала в книгах и слыхала, что некоторые мужчины, менее далекие от сантиментов, использовали в своих письмах подобные выражения. Но для него написать такую фразу было все равно, что написать «чудесные деньки в Моллоуи» или «счастливые времена в Моллоуи» – это было почти невероятно, больше, чем она могла вынести.

«Лежа здесь, я не могу не вспоминать те мысли, которые одолевали меня, когда я ехал по вересковой пустоши, чтобы вас подобрать, – писал он. – Я день за днем наблюдал за вами. Мне всегда в особенности нравились ваши ясные, большие глаза. Я помню, как пытался описать их для себя и как трудно это было. Мне казалось, что они напоминают нечто среднее между глазами очень хорошего послушного мальчика и глазами восхитительной овчарки. Это, конечно, не самое романтическое сравнение».

Эмили прослезилась: ничего более романтического она и представить себе не могла!

«Я думал о них вопреки самому себе, когда ехал по пустоши, и даже передать не могу, как я тогда был зол на Марию. Мне казалось, что она грубо навязала вам свою волю, поскольку вообще решила навязать ее женщине с такими глазами. Я был зол и растроган одновременно. И когда я нашел вас, сидящую на обочине, совершенно измученную и в слезах, я был так тронут – я даже не предполагал, что могу быть так тронут. А когда вы меня неправильно поняли и встали, а ваши прекрасные глаза смотрели на меня с такой мольбой и таким ужасом – моя дорогая, я этого не забыл и никогда не забуду».

Ему было непросто выражать свои чувства, но эта попытка говорила о многом.

Эмили сидела в одиночестве и с нежностью смотрела на письмо, как смотрит мать на свое новорожденное дитя. Она была полна трепетного блаженства и, думая о том чуде, которое должно было случиться и которое с каждым часом становилось все ближе, тихо плакала от счастья.

А ближе к вечеру прибыла леди Мария Бейн. Она была за границей, где развлекалась, принимая различные «курсы лечения», в которые входили питье минеральных вод, променад под звуки струнных оркестров и сравнение своих симптомов с симптомами друзей, каковое неизменно перерастало в остроумную перепалку.

Доктор Уоррен был одним из ее старых знакомцев, и она столкнулась с ним, когда он уже намеревался уходить.

Он приветствовал ее фразой:

– Только представьте, как трудно живется человеку, которого рады встретить исключительно в доме врага.

Она приветствовала его фразой:

– Ну-ка, расскажите, что вы здесь делаете. Ни за что не поверю, что леди Уолдерхерст извела себя только потому, что ее муж решил подцепить в Индии лихорадку.

– Нет, она ведет себя замечательно во всех отношениях. Леди Мария, не могли бы вы уделить мне несколько минут, прежде чем вы с ней встретитесь?

– Когда просят «уделить несколько минут», обычно имеют в виду либо что-то непристойное, либо что-то зловещее. Давайте зайдем в столовую.

И она прошла вперед, шурша шелковыми юбками и высоко вздернув брови. Она была склонна думать, что то, что ей предстоит услышать, было скорее зловещим, нежели непристойным. Слава Богу, невозможно, чтобы Эмили ввязалась во что-то неприличное. Не такого она склада женщина.

Когда спустя двадцать минут леди Мария вышла из столовой, она была совершенно не похожа на саму себя. Маленькая шляпка сидела на ее голове уже совсем не так лихо, а сама она была и взволнована, и сердита, и рада.

– Какая нелепость со стороны Уолдерхерста оставить ее одну! – воскликнула она. – И какая нелепость с ее стороны не приказать ему сразу же возвращаться домой! В этом вся она – славная и нелепая!

Несмотря на возмущение, она, поднимаясь к Эмили, и себя чувствовала немного несуразно – несуразно потому, что, как она себе призналась, еще никогда в жизни не была так странно взволнована. Леди Мария понимала, что вот-вот совершит то, чем грешат другие женщины: уронит от волнения слезу. Слезу она, конечно, не уронила, но была, как она называла это, «расстроена».

Открылась дверь. Эмили поднялась из стоявшего у камина кресла и со смущенной и милой улыбкой медленно двинулась к леди Марии.

Леди Мария бросилась вперед и сжала ей руки.

– Моя добрая Эмили! – воскликнула она и поцеловала леди Уолдерхерст. – Моя чудесная Эмили! – и снова поцеловала ее. – Я совершенно не в себе. Я никогда в жизни не слышала такой безумной истории. Я виделась с доктором Уорреном. Они просто безумцы!

– Но все кончено, – сказала Эмили. – Сейчас мне в это даже трудно поверить.