Как ты смеешь

Какой странный у нее голос. Тонкий и… кажется, она пьяна.

– Тренер… Колетт. Колетт, где ты?

Молчание, а потом какой-то сдавленный звук.

– Тебе лучше приехать, Эдди. Приезжай.

Наверняка меня слышно, но если и так, им все равно. Даже когда с жужжанием открывается гаражная дверь, даже когда заводится машина. Иногда я и не пытаюсь вести себя потише. Бывает, что нарочно включаю все лампы, и яркий столп света бьет из моей комнаты или из двери гаража до самого моего возвращения на рассвете. Никто ни разу мне слова не сказал.

Но сегодня я выключаю свет.

Стараюсь не смотреть на телефон – тот судорожно выплевывает сообщения, которые, должно быть, пришли, пока я спала. Все они от вампирши Бет, которая, кажется, никогда не спит, а сегодня особенно настроена посплетничать и предаться мрачным фантазиям.

Но мне некогда читать их сейчас.

У самого въезда в Уик-Парк вижу «Башни» – громадный многоквартирный комплекс, единственный в Саттон-Гроув. Хотя здесь кажется, что мы уже не в Саттон-Гроув, а на узкой взлетной полосе, специально построенной для стальной коробки, которую будто бы сбросили с неба.

Прежде я была здесь всего раз – подвозила тренершу до школьной стоянки, где она оставила машину.

Это один из новых домов, стоящих высоко на горе Саттон-Ридж и опасно нависающий над краем. Дом по-прежнему полупустой: никто не хочет жить по соседству с ревущим шоссе.

«Как там здорово, Эдди, – рассказывала мне она. – Как в заброшенном замке. Можно кричать и голосить, и никто никогда…»

Подъезжая ко входу, вспоминаю, как в прошлый раз Уилл махал мне рукой, стоя за стеклянными дверями в лобби. Уилл с раскрасневшимися, как и у нее, лицом и шеей. С влажными волосами, блестящими, как тюленья шкура. И тренерша, бегущая к моей машине и надевающая на ходу левую туфлю.

Помню резкий запах, которым повеяло от нее, когда она открыла дверь – густой, как облако.

Ее лицо сияло, правая нога все еще дрожала.

Я глаз не могла от нее оторвать.

Но это было несколько недель назад, средь бела дня. Теперь все тут кажется незнакомым. Лишь описав три круга, я нахожу нужный корпус. Потом отыскиваю имя Уилла на большом табло с подсветкой у входа.

И все это время вспоминаю голос тренера по телефону.

– Он там, с тобой? – спросила я, и живот отчего-то скрутило. – Уилл там?

– Да, – ответила она. – Он здесь.

– С ним все в порядке?

– Не могу смотреть, – ответила она. – Пожалуйста, не заставляй меня смотреть.

Когда я звоню в домофон, она ничего не говорит и просто впускает меня.

Жужжание в ухе напоминает сирену учебной тревоги. У нас в начальной школе была сирена, которая заводилась вручную и безжалостно звенела в ушах во время учений на случай торнадо. Помню, мы сидели лицом к стене в подвале, ссутулившись и опустив головы. Мы с Бет сидели бок о бок, и мое колено в джинсах касалось ее коленки. Слышны были лишь наши вдохи и выдохи. Это было еще до того, как мы убедились, что нам ничто не может навредить. Уж точно не торнадо.

В лифте смотрю, как вспыхивают номера этажей, и внутри меня растет странное чувство. Оно похоже на волнение перед тренировкой. Я расправляю грудь, приподнимаюсь на носочках, каждый звук отдается эхом в голове (Руку выше! Не бояться! Считай до трех! Соберись! Пусть тело поет!) Мышцы напряжены до предела, я становлюсь тугой пружиной. Выпустите меня, освободите меня, позвольте показать вам мою страсть, мое исступление.

– Эдди, – произносит тренер, открывая дверь. Она удивлена – будто забыла, что вызвала меня, и я без предупреждения появилась на пороге ее дома в неурочный час.

В квартире темно – лишь напольная лампа в дальнем углу отбрасывает круг галогенового света. На столе у стены – накрытый аквариум с подсветкой, но без единой рыбы. Он похож на ведьмин котелок с бурлящим варевом: мне даже кажется, что мутная вода дымится.

Она выглядит какой-то усохшей; обычно стоит прямо, как лом проглотила, а сейчас сутулится. Ноги босые, а нейлоновая ветровка застегнута до подбородка. Влажные волосы убраны за уши.

– Тренер, – заговариваю я.

– Сними обувь, – велит она, поджав губы. Наверное, ей жалко паркет, хоть он и не выглядит таким уж шикарным. Я снимаю шлепанцы и оставляю их у двери.

Мы стоим в коридоре; ближняя дверь ведет в столовую, где стоит тяжелый стол из черного лакированного дерева. Дальше – гостиная, обставленная по периметру кожаными диванами. У подлокотников острые углы.

Поворачиваюсь к ней и вижу в ее руках теннисные туфли, с которых капает вода.

– Я вымыла их в раковине, – говорит она, отвечая на мой безмолвный вопрос, и вдруг протягивает туфли мне. – Подержи их, ладно? Мне надо подумать. Привести мысли в порядок.

Я киваю, но взгляд как магнитом притягивает к спинке большого дивана, расползающегося по комнате, как пятно.

Может, все дело в сумраке, в сиянии, исходящем от аквариума с бурлящей водой.

А может, мне не по себе от ее взгляда, который словно вибрирует, когда она смотрит на меня. От зрачков с булавочную головку.