Как ты смеешь

Он мой, он мой, и я сделаю все, чтобы это чувство длилось вечно.

Я сделаю все.

Почувствовав, что Уилл от нее ускользает, поняла ли она, что способна на что-то, на что раньше никогда бы не решилась?

Может, мне тоже знакомо это чувство?

Именно оно снова приводит меня к «Башням» – уже во второй раз за два дня. Что-то шевелится во мне, притягивая меня туда, как магнитом.

Я заезжаю на парковку и не вижу ни одного полицейского автомобиля. В такой холод машин на парковке еще меньше, чем обычно. Ветер завывает под дворниками на ветровом стекле; дождливое небо нагоняет тоску.

Я долго сижу в машине и переключаю станции. Потом глушу мотор, надеваю наушники, и звуки окружающего мира заглушаются печальными стенаниями о несчастной подростковой любви. Но скоро меня начинает от них тошнить, и я швыряю плеер на пол.

Этот жест родом из того же придуманного мира клипов, хитов, звенящих в моих ушах, и, как и их герои, я тоже себя ненавижу.

Но тут мне открывается, что, сама того не ведая, я сидела в засаде и кое-кого подкараулила.

По стоянке в сторону башни А направляется капрал Грегори Прайн.

Я ни с кем не спутаю эту голову-ластик.

Он входит в здание, и я, не раздумывая, следую за ним. Подошвы кроссовок поскрипывают на мокром асфальте.

Остановившись у запертых дверей, пытаюсь понять, откуда у него может быть ключ. Может, это ключ Уилла? Я стою перед табличкой с именами жильцов и пытаюсь представить, что бы сделала Бет на моем месте. Мои пальцы с неоновым лаком на ногтях перебирают серебристые кнопочки – я нажимаю все подряд и жду, когда в динамике раздастся потрескивающий голос кого-нибудь из жильцов, а следом и протяжный звон, возвещающий о том, что дверь открыта.

– Простите, я из квартиры 14Б, я ключи забыла. А мамы дома нет. Не впустите меня?

Меня впускают, и вот я уже в лифте, покрывшаяся липким потом. Жужжит флуоресцентная лампа, и вскоре я оказываюсь в пустом коридоре незаселенного этажа, на котором жил Уилл.

Я совсем не ощущаю страха, меня как будто подпитывают те же гормоны, что и во время матча. Когда ты выпила столько пилюль для похудения и уже много дней не ела ничего, кроме желе без сахара, что даже в самой толстой части между ляжками наконец-то появляется зазор. Восхитительное чувство.

Оно переполняет меня сейчас, оно такое сильное, что я не могу сдержаться и рвусь вперед. И случайно цепляю мыском кроссовка полицейскую ленту.

Я оказываюсь перед дверью квартиры 27-Г. На ручке по-прежнему висит одинокий обрывок ленты.

Но не успеваю я решить, какой у меня план – позвонить в дверь, ворваться внутрь, как громила? – как я останавливаю себя и, попятившись к выходу на лестницу, делаю три глубоких вдоха.

Что, если Прайн…

Тут я замечаю, что дверь в соседнюю квартиру приоткрыта, и поток теплого воздуха от радиатора отворяет ее еще шире.

Я медленно подхожу к двери и заглядываю внутрь.

Расположение комнат такое же, как в квартире Уилла, но только в зеркальном отражении и обстановка спартанская, мебели почти нет.

Но паркетный пол в коридоре такой же, и бежевый ковер.

Единственное различие – пластиковый поднос на столике в прихожей. Он завален брошюрами: «Роскошные апартаменты на краю природного заповедника».

Мне кажется, что если я войду, если шагну в гостиную, то увижу в центре комнаты такой же кожаный диван.

Но я не вхожу. Мне почему-то кажется, что сделай я еще хоть шаг, этот диван станет другим диваном, в другой квартире, и за ним на ковре я увижу его. Уилла.

Но, не считая этого смутного ощущения, квартира кажется пустой.

Вот только это не так.

Хлопает дверь, по ковру шлепают шаги, и я вижу, что мне навстречу идет сам Прайн с целлофановым пакетом из супермаркета в толстых ручищах.

Все происходит мгновенно. Заметив меня, он замирает на пороге.

Широкая, как у гориллы, грудь, темные очки на коротко остриженной голове. Он моргает, как будто у него тик, шея и лицо заливаются краской.

Он как будто глазам своим не верит. Да и я тоже.

– А, – произносит он, – ты одна из этих.

Мы сидим в моей машине на почти пустой стоянке. На его запястье висит пакет с тонкими ручками.

– Слушай, – говорит он, – я ничего им не сказал. Так что не волнуйся.

– Ты о чем? – спрашиваю я и снова поражаюсь, что Прайн в моей машине, что мы сидим с ним рядом. Это невероятно.

– У меня есть начальство. И проблемы с наркотой, – говорит он и шуршит пакетом. – Поэтому ни черта я этим копам не скажу. Можешь передать ей, чтобы не волновалась. И еще скажи, чтобы не вмешивала меня в это дело.

Не знаю, кого он имеет в виду, но спрашивать не решаюсь.

Я отчетливо ощущаю, что я вот-вот кое-что нащупаю, и мне не хочется его спугнуть. Наконец мне попался хоть кто-то, кто недостаточно умен, чтобы лгать, а может, даже и не понимает, зачем ему это делать.

Хотя, сидя рядом с ним в машине и глядя на его левую ногу, запутавшуюся в бретельках моего лифчика с леопардовым принтом, который валяется на полу, я вдруг понимаю, что он, возможно, думает обо мне то же самое.