Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Представьте, например, что вы хотите провести дебаты на тему переработки в современной экономике. Как ее сформулировать? Первое, что приходит на ум: «Современные люди слишком много работают». Но это слишком широко и нечетко. И вы меняете формулировку, например так: «Культура, в которой приветствуется переработка, приносит больше вреда, чем пользы». И, пораскинув мозгами, понимаете, что данная формулировка не оставляет места для политического аспекта, который вы считаете обязательным. Да, и не забудьте о необходимости старательно избегать искушения спорить сразу обо всем, скажем, на тему «Капитализм – прогнившая система». Окончательный вариант темы – всегда результат тщательно продуманных решений, множества пересмотров и исправлений и прилива вдохновения. В нашем примере он таков: «Мы должны ввести четырехдневную рабочую неделю».

– Этот процесс может занять целый день, ведь от успеха в деле определения темы зависит очень-очень многое, – сказал мистер Худ. – Известно, что участники дебатов и их тренеры нередко отказываются признавать результаты чемпионата на том основании, что тема была «сфальсифицирована». Так что тема всегда должна быть безупречной.

Меня это объяснение вдохновило. В повседневной жизни мы изначально заряжены на споры, без оглядки на предмет разногласий, не говоря уже о том, способствует ли это честному и продуктивному разговору. А в мире состязательных дебатов, оказывается, истинные эксперты своего дела затрачивают часы драгоценного времени на то, чтобы наши диспуты велись на твердой почве.

В тот пятничный вечер проблемы начались сразу после оглашения темы. Я стоял в застекленном атриуме одного из корпусов школы Нокс Грамма лицом к лицу с одним из наших соперников, парнем по имени Франклин, с огромными часами на запястье и «папашиной» стрижкой; мы ждали, пока выдадут тему. Так у нас было принято; это было нечто сродни противостоянию взглядов боксеров перед поединком, своего рода шанс попытаться влезть в голову соперника. Так вот, в тот раз я по какой-то причине первым моргнул и первым отвел взгляд. Конверт с темой показался каким-то грубым и шероховатым на ощупь, а от его содержимого – «Мы должны легализовать некоторые запрещенные препараты. Утверждающая сторона: Баркер. Отрицающая сторона: Нокс» – у меня вообще скрутило желудок.

Дело в том, что момент для такой темы был очень уж неподходящим. На уроке здоровья в девятом классе у нас только что закончился курс, посвященный незаконным медпрепаратам. А еще на общем собрании школы совсем недавно выступал бывший заключенный из Ассоциации мотивационных речей, который весьма убедительно советовал – или, скорее, предупреждал, – что нам ни в коем случае нельзя вставать на эту скользкую дорожку. А чтобы сдать заключительный экзамен по упомянутому курсу, нужно было назвать препарат, глядя на фото искореженных частей тел зависимых, которые его принимали. Так что в комнате для подготовки, немного похожей на пещеру, где наши голоса отдавались каким-то странным эхом, мы с ребятами расселись в довольно унылых позах.

Где-то через полчаса мы единодушно сошлись на том, что эти дебаты нам не выиграть. В наших головах навязчивым саундтреком, на взлете вырубая любые либертарианские импульсы, звучали призывы и заявления PR-службы Департамента здравоохранения. Но потом, минуте на сороковой, меня осенило: «Слушайте, а что, если говорить о легализации не всех запрещенных препаратов, а только некоторых из них – наименее опасных?» Товарищи по команде отнеслись к идее скептически, но я напомнил им, что лучших альтернатив у нас нет. В итоге было решено говорить о рецептурных препаратах, но исключив те, которые чреваты серьезными побочными эффектами.

Наш первый спикер, Стюарт, представил линию команды крайне убежденно, сразу же уверенно заявив: «Наше определение запрещенных препаратов четко отражает границу между свободой и здоровьем общества. И полностью согласуется с мнением экспертов по этому поводу». Затем он представил наше определение, и в «лагере оппозиции» сразу заерзали; оттуда даже раздались вопли протеста. Поначалу их реакция несколько ошарашила аудиторию, но, когда до слушателей дошла суть выбранной нами стратегии, некоторые тоже запротестовали. Родители ребят из Нокс возмущенно закачали головами и сокрушенно зацокали языками. А сидевший в первом ряду мистер Худ стянул с носа очки без оправы, поправил шерстяной свитер и уставился куда-то мимо нас, на кирпичную стену.

Единственным, кто, кажется, не видел в наших действиях особого коварства, был судья. С самого начала речи Стюарта этот студент с детским лицом и широко раскрытыми наивными глазами просто записывал наши доводы, без малейшего намека на неприятие. Он игнорировал протесты наших соперников – «Баркер полностью исказила определение темы дебатов! Это основания для дисквалификации!» – и даже поглядывал на нас с явным одобрением. Ко времени, когда Макс, наш третий спикер, завершил свою речь, я вынужден был признать удивительный факт: мы выигрываем дебаты.