Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Во-первых, такая реакция может оказаться необоснованной. Начало спора очень часто ничего не говорит о том, чем он может закончиться. Некоторые люди уходят от сути; другие используют отвлекающие маневры, чтобы отвлечь внимание от главного в своей точке зрения.

Во-вторых, перебивание скорее направлено на заключение, а не на аргумент. Большинство заключений по большинству вопросов содержат минимум один правдоподобный пункт в свою пользу, но никто не может гарантировать, что другая сторона идеально поняла один из этих аргументов.

В-третьих, перебивание соперника дает ему шанс изменить направление дебатов. Он, например, может переключиться на новый аргумент в поддержку своего заключения («Ладно, забудем об эволюции. Мы помогаем другим людям, потому что рассчитываем на их помощь в будущем») или «передвинуть ворота» исходной дискуссии («В любом случае никогда нельзя точно сказать, был поступок мотивирован альтруизмом или нет»).

И наконец, перебивая, всегда рискуешь, что оппонент сделает вывод, будто его не выслушали, как он того заслуживает. А это позволит ему либо вовсе проигнорировать оставшуюся часть разговора, либо использовать ее для протеста («Я и слова не могу вставить. Чего это ты так отбиваешься?»). Словом, слишком часто перебивая собеседника, ты, по сути, сам отказываешься от возможности переубедить его.

Зачем же тогда вообще перебивать? Один из ответов на этот вопрос таков: чтобы проявить некоторую меру власти над другим человеком. Но меня мучил еще один вопрос: достаточно ли я для этого силен? Ведь где-то далеко, под природным инстинктом доминирования, во мне явно скрывалась определенная хрупкость. Я боялся эффекта речи Габриэля, в том числе возможности того, что она убедит слушателя или представит меня косноязычным. Заняв такую оборонительную позицию, я окончательно понял сделку, которую заключает перебивающий: он отказывается от своего шанса на победу, чтобы хотя бы не проиграть.

Когда я десятью годами ранее, в далеком 2003 году, впервые увлекся дебатами, больше всего мне понравилось обещание того, что меня не будут перебивать, и, как следствие, обещание пространства, в котором я смогу находить нужные слова. Однако, как оказалось, у запрета на прерывание говорящего есть и другая сторона, и очень важная: тебе приходится компенсировать этот запрет слушанием. Не имея возможности немедленно озвучить возражения, мы вынуждены делать следующее по эффективности – внимательно слушать, подготавливая тем временем лучшее опровержение из возможных. Так мы учились кратко, в виде резюме, записывать все, что говорит оппонент.

А потом, когда я уже учился в седьмом классе, наш тренер Саймон научил нас и записывать аргументы другой стороны, и усиливать их, а только потом на них реагировать. Если соперник упускал какой-то яркий пример или важную линию рассуждений, мы должны были указать на это: «Тут оппонент мог бы сказать…» С нашей точки зрения, это было похоже на гол в свои ворота. Но Саймон настаивал, что умение отбить самые веские возражения, пусть и собственные, максимизируют наши шансы убедить аудиторию, а может, и переубедить оппонента. Это заставляет нас поднять планку и воспринимать другую сторону максимально серьезно. Если хороший спикер злорадствует по поводу ошибок соперника, то великий старается как можно быстрее их исправить.

Точки информации, ответвившиеся от самого духа дебатов, коренились в слушании. Они превращали «называние фигней», поначалу заключительный этап долгого процесса обдумывания, в рефлекторную реакцию. И за преимущества этого превращения – за вовлеченность и ответственность – приходилось платить высокую цену в форме самого убеждения.

* * *

Тем временем Габриэль приближался к концу своей лекции об эволюционной основе альтруизма. Последний кусок его опуса, в котором речь шла о муравьиных колониях, был особенно мучительным. Некоторые другие сидевшие с нами ребята поначалу еще пытались показать, будто им интересно, но теперь поблекли от скуки. «И это еще раз подтверждает мою точку зрения. В итоге альтруизм сводится к эгоизму. Что и требовалось доказать».

Мне ужасно хотелось просто сказать ему, что ничего подобного, что его аргументация полна дыр и псевдонаучных размахиваний руками. Но вместо этого я предложил: «Забудем на секунду об эволюции. А что ты скажешь об огромных благотворительных организациях, которые проделывают невероятную работу и спасают миллиарды жизней?»

Габриэль поправил галстук и сделал большой глоток сока. Я буквально видел, как его мысли спешно перебегают из муравейников в человеческую реальность. «Ну… – Довольно длинная пауза. – Ну, я бы сказал, что миллиардеры, которые жертвуют на благотворительность в то время, как их компании нещадно эксплуатируют рабочих, – самые настоящие лицемеры». Аргумент был явно гиперболизирован и груб. И все же я вынужден был признать некоторые его аспекты убедительными. И потому, когда Габриэль весьма напористо спросил в заключение: «Возражения будут?» – я ненадолго растерялся, подбирая слова.