Как убивали Сталина

…Редки были часы общения с отцом. Лишь в 1987 году (за год до смерти, — НАД.) отец приоткрылся передо мной несколько щедрее, чем обычно. Только что перенёсший инфаркт, потрясённый смертью жены, моей мамы, Валерии Алексеевны, он отказывался верить, что её уже никогда не будет рядом. Что-то надломилось тогда в его душе, и — обычно сдержанный, молчаливый — он вдруг охотнее, чем раньше, начал рассказывать о прошлом.

…У нас на квартире постоянно дежурил кто-либо из охраны, подчинённой непосредственно Берии. Все телефоны полностью прослушивались. Не только отец и мать, но и мы, дети, не могли выйти из дома без сопровождения офицера из органов. И тогда уже мы понимали смысл такой «заботы», у нас в семье выработался превратившийся почти в инстинкт обычай не вести никаких разговоров на политические темы, не называть никаких имён.

Чтобы сохранить доверие Сталина, крайне подозрительного человека, отцу приходилось постоянно подчинять своё поведение строжайшему самоконтролю и дисциплине, которые стали его второй натурой. Это предельное самообладание, сокрытие эмоций создавали впечатление об отце, как о незаметном человеке…

Вот записанный со слов отца рассказ о последних минутах Сталина: «Я, Молотов, Берия, Микоян, Ворошилов, Каганович прибыли на ближайшую дачу Сталина. Он был парализован, не говорил, мог двигать только кистью одной руки. Слабые зовущие движения кисти руки. К Сталину подходит Молотов. Сталин делает знак — «отойди». Подходит Берия. Опять знак — «отойди». Подходит Микоян — «отойди». Потом подхожу я. Сталин задерживает мою руку, не отпуская. Через несколько минут он умирает, не сказав ни слова, только беззвучно шевеля губами…»

Сталин умер. В молчании все направляются к выходу. Берии нет — он уже поспешил в Москву… На первом же пленуме ЦК, состоявшемся 6 марта 1953 года, отец был назначен председателем Совета Министров и секретарём ЦК.

…Слухи о якобы беспробудном пьянстве отца, распространявшиеся сознательно при правлении Хрущёва, сменились затем слухами о чуть ли не старческом маразме, в котором — опять-таки «якобы» — пребывал Маленков в последние годы своей жизни. Ничего подобного! В августе 1983 года состоялась дружеская беседа Г.М. Маленкова с Ю.В. Андроповым…

Отец, насколько мне помнится, никогда не испытывал никакого желания предаться воспоминаниям о пережитом.

«Ага! — слышу голоса оппонентов. — Многие из наших «вождей» успели исповедаться перед потомками, а Маленков почему-то так и не решился сделать это. Так и унёс с собой множество кремлёвских тайн. Значит, боялся суда истории!»

Отец был убеждён в том, что так называемая «вся правда», разглашённая не вовремя, принесёт больше вреда, чем пользы. Запомнилась его фраза: «Не нужно говорить людям всего не потому, что нельзя, а потому, что обо всём не нужно знать». То есть — надо созреть до осознания. Не здесь ли кроется один из возможных ответов на вопрос: почему отец не оставил мемуаров? Писать без какой-либо утайки обо всём, что пережито, — время не пришло, а писать с купюрами и подтасовками — лишь увеличивать количество лжи на земле…

Как-то отец положил передо мной том любимого им А.К. Толстого и опять, ничего не объясняя, посоветовал внимательно прочесть историческую пьесу «Посадник». Сюжет её таков: средневековый Новгород осаждён врагами, завтра предстоит решающая битва. И тут вдруг выясняется, что новгородский военачальник, ослеплённый любовью к женщине, по неосторожности помог ей выкрасть ключи от потайного хода в город, и они могли оказаться во вражеских руках. И тогда, понимая, что обвинения в измене лишит новгородское воинство полководца, — посадник новгородский берёт вину на себя. «Ради города, — говорит он, — отдам не только жизнь, но и честь…» Не о своём ли жизненном пути размышлял отец, давая мне прочесть эту пьесу?»