Как утопили в крови Языческую Русь. Иго нового Бога

И ещё один заслуживающий внимания факт – в том же «Слове о полку…» сообщается, что «Всеслав князьям города делил». А после возвращения Изяслава внезапно оказалось, что в Новгороде и Смоленске, городах, оставленных Ярославом Владимировичем своему старшему сыну, преспокойно восседают родственники младших Ярославичей, Всеволода и Святослава.

Не эти ли города «делил» князьям ставший киевским князем Всеслав? Но в таком случае приходится признать, что младшие братья изгнанного Изяслава сочли выбор киевского веча вполне законным и признали право полоцкого оборотня наделять их городами.

Если так – это лишний довод в пользу того, что Всеслав приложил руку к разгрому орды Шарукана, и приложил очень серьёзно. Но победа далась нелегко – а с запада уже двигалась на Киев новая гроза.

Изяслав с сыном Мстиславом даром времени не теряли. Они бросились в Польшу – очевидно, не рассчитывая на поддержку в Русских землях. В лесах и болотах Полесья до XIX столетия молились Перуну и Яриле, а в Волынских землях только после монгольского нашествия угасли жертвенники огромных святилищ, так что это были не те края, где можно было бы искать управы на князя-оборотня, князя-чародея.

С востока шли половцы, на юге лежала легкодоступная их конным ордам степь, на севере – владения кривичей, подданных оборотня, – там-то Ярославичей, пожалуй, встретили бы ещё «теплей», чем в половецкой степи. И потомки «Злого Хромца» кинулись искать прибежища в ближайшей христианской столице – польском Кракове[36].

В Польше Изяслава поняли очень хорошо. Ещё живы были люди, помнившее великое языческое восстание Маслава, едва не восстановившего в Польше древнюю веру, променянную на прелести юной богемки Дубравки отступником Мешко I.

Тогда, кстати, по сообщениям «Великой польской хроники», в отрядах Маслава дрались и русичи. Наши комментаторы не без обиды замечают, что киевский князь Ярослав как раз помогал «законной» власти польских князей-христиан, приведших с собою немецких и венгерских карателей.

Верю, помогал – да вот только на Руси и помимо «Злого Хромца» жило немало людей, и возможно, воины-язычники оклеветанного и загубленного им брата, Святополка Ярополковича, подались на запад, под знамёна Маслава.

Повторение тех лет было для власти и костёла страшнее любых ночных кошмаров. А вокняжение на Руси полоцкого оборотня ощутимо попахивало именно такой перспективой.

Дело в том, что рассказ о восстании 1068 года полон странных, глухих недомолвок Почему у киевлян не оказалось ни оружия, ни коней, почему они пришли требовать их у князя, какая «дружина» пребывала в заточении и за что?

Очень интересно и ещё одно обстоятельство – именно в этом году в Киеве был убит новгородский епископ Стефан, задушен собственными холопами.

На этом обстоятельстве хочется остановиться чуть-чуть подробнее. У нас часто можно прочесть, что христианство и церковь на Руси радели об облегчении участи рабов, смягчали сердца жестоких хозяев, и так далее и тому подобное.

Всё это не более чем беллетристика, сентиментальная художественная литература. Нигде, даже в христианских житиях, нет примеров жёсткого отношения славян-язычников к рабам. Совершенно напротив – византийский автор Маврикий Стратег, например, говорит о том, что рабство у славян не было постоянным, и по прохождении некоторого срока пленнику дозволялось либо вернуться на родину, либо обзавестись своим хозяйством и жить в славянском племени.

Спустя три столетия араб Ибн Русте говорит про руссов, что они «к рабам относятся хорошо и заботятся». Слова для обозначения раба и ребёнка, подростка, в славянских языках почти одни и те же – отрок, хлоп(ец), роб, паробок и проч.

Напротив, где в летописи заходит речь о свирепой расправе господина над рабом, там обязательно упоминается христианский иерей, зачастую – высокого сана. Предшественник Стефана, Лука Жидята (показательные прозвища носили первые иереи православной Руси, ничего не скажешь!), отрезал своему холопу Дудике язык и отрубил руки.

Прославился кровавыми казнями, увечащими пытками ростовский епископ Феодор, живший столетием позже – по его приказу выжигали глаза, «язык урезая», даже распинали на стенах. Его современник Варлаам Хутынский отписал Спасскому монастырю земли «с челядию и с скотиною» – рабы-челядины для этого иерея были на одном уровне со скотом.

Да и странно было бы ожидать чего-то другого – ведь христианские проповедники несли на земли Руси не какую-то абстрактную «культуру», а вполне определённые обычаи и законы Восточной Римской империи.

Той самой империи, где некогда раб определялся как «говорящее орудие» – в одном ряду с «орудием мычащим» (рабочей скотиной) и «орудием немым» (инструментами и сельхозинвентарём). Изменило ли что-то принятие христианства?

Изменило, как же – вот только характер этих изменений может удивить читателя, привыкшего мыслить категориями романтических сказок о кротком христианстве и жестокой языческой Римской империи.