Как вам живется в Париже

— Ничего подобного. — Севочка с удовольствием опрокинул ещё стаканчик красненького. — Во-первых, он действительно высокий профессионал. А во-вторых, лохов надо учить — пусть образовываются. Потому что, как говорила моя бабушка, если не знать, лучше и не покупать.

— А вон тот, чернобородый, в кожаном пальто до пят, и с выражением скучающего библейского пророка?

— А это его коллега по кисти, пригретый им когда-то, в начале эмиграции, а потом обвинённый им же, став к тому моменту почти классиком, в плагиате. Теперь они заядлые враги. Имейте в виду, здесь почти все со всеми враждуют. Особое свойство русской эмиграции. А «пророк» этот, между прочим, очень хороший художник, из настоящих. Проникновенный. Не ушлый и не циничный. Его спасает провинциализм — он искренне продолжает верить в искусство. Таких мало осталось. Теперь тоже уже выскочил в классики.

Я уже давно следила за неким молодым человеком довольно странного вида. Стрижка «а ля гитлер-югенд», одет в трикотажный костюм с лампасами «а ля командировочный», но с «лейблом», и в высоких шнурованных ботинках. От него ни на шаг не отступала прелестная японская фарфоровая «куколка». Он был очень общителен и всем желающим давал потрогать свои мускулы на правой руке. Севочка объяснил, что это «стебается» очень модный художник. Его последний «прикол» — огромные полотна в стиле Микеланджело, но написанные… шариковыми ручками.

— Тяжёлый труд, между прочим. Целый мешок ручек исписал. Вон, видишь, всем хвастается своим бицепсом, накачанным таким образом.

Галерея продолжала журчать и побулькивать пузырьками разговоров, поцелуев, восклицаний, посверкивать редеющими уже вспышками, позвякивать по-прежнему неутомимо наполняющимися бокалами, но вернисажный энтузиазм уже явно шёл на убыль. Под занавес вплыла высокая полная дама в накрученном блестящем наряде, её неправдоподобно длинные ноги в кружевных чулках возвышались на высоченных каблуках в форме Эйфелевой башни. Норковая шуба в пол и широкополая шляпа завершали опереточную нелепость облика.

— А эта, королева шантеклера в кокаиновых парах, некто Козлик, — кивнула в её сторону головой Ксения, — бывшая жена моего бывшего приятеля. Он, помнится, называл её Ветераном большого минета. Был, между прочим, неплохим писателем, из тех, что пишут кишками и членом и претендуют на «культовость». Теперь вернулся на родину и ушёл в политику — стал фашиствующим большевиком. Никак не может изжить свои комплексы. Да и Козлик уже из козлика превратился в козлиху.

Тут Ксенька замахала, как мельница, руками — в галерею вошёл высокий светловолосый парень приятной наружности. Это и был её «кадр». Он направился в нашу сторону, раскинув в приветствии руки и улыбаясь во весь рот белозубо-сахарной улыбкой. Схватив Ксеньку в охапку, он приподнял её и облобызал. Приземлившись, она нас познакомила. Саша́ с итальянской непосредственностью облобызал и нас с Никой.

— Ну что, — сказал он по-французски, с милым южным акцентом, — если вы здесь уже нааперитивились, может перейдём в соседнее заведение, где кормят. Культура живота намного важнее, чем культура ума. Особенно для итальянца. — Мы с Никой замялись и попытались отойти. Но Ксенька ничего не хотела слышать.

— Не смущайтесь, курочки, — сказала она нам по русски, — он богатый и щедрый. Ему не жалко. Итальянско-русская кровь. Это вам не французские зануды.

И она потащила нас к выходу.

— Позвольте мне хоть взглянуть на шедевры! — воскликнул Саша́, — где я ещё такое увижу!

Он обошёл выставку, внимательно всё рассмотрел, потом подошёл к художнику и долго тряс ему руку, балабоня что-то на смеси французского и итальянского. Художник смотрел нервно и просил перевести. Подошла одна из хозяек.

— Этот человек говорит, что он тоже продаёт произведения искусства, — перевела она художнику.

— Так вы арт-диллер? — обратилась она, уже к Саша́.

— В какой-то степени, — ответил тот.

— И что же вы продаёте? — настаивала очаровательная хозяйка.

— Унитазы!! — громовым голосом объявил Саша́.

Настала неловкая тишина. Неловкая для всех, но только не для него.

— И положил начало этому, между прочим не я, — продолжал он радостно, — а ваш незабвенный Дюшан, да будет земля ему пухом. Разница только в том, что мои клиенты пользуются ими по назначению, а не выставляют в музеях. Сегодня, чтобы стать известным концептуальным художником, надо быть не просто идиотом, а концептуальным идиотом! — заключил он.

Ксенька была в восторге.

— Видишь! — дёрнула она меня за рукав, — я же тебе говорила, что он образованный.

Оставив за собой клубиться редеющую толпу, мы выбрались на улицу.

— Какие будут предложения? — спросил нас Саша́. — Какую будем выбирать кухню?

— Китайскую! Китайскую! — закричали мы хором.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я знаю тут, за углом, один симпатичный китайский ресторанчик.

И повёл нас в «Дьепп», дорогущий ресторан на улице Шарон, «très branche»[1], где можно встретить разных шоу-знаменитостей, арабских шейхов со свитой, русских манекенщиц в последних коллекциях от Дольче-Габана, а также молодую деловую элиту в строгих костюмах.