Как вы мне все надоели !

И впрямь - с носа шхуны смотрела на них деревянная девица с пышнейшей грудью и золотыми локонами, каждый - с человечью голову. Девица была выкрашена в розовато-белый цвет, кудри - вызолочены. Там, где кончался розовеющий животик, была небольшая и не очень заметная на темном дереве дыра - отверстие корабельного гальюна. И надпись шла по борту - "Золотая Маргарита".

В гавани нашел Мак принадлежащий кораблю ялик, ошвартованный у пристани, и доставил капитана с Жилло на борт шхуны. Сам, получив приказ, в кубрик отправился - спать. А Жилло капитан в своей каюте оставил.

- Я пьян, - сказал, - хорошо пьян, но недостаточно. Поэтому сейчас мы с тобой, студиозус, добавим. Пиво - это ерунда. Развлечение. Причем ненадолго. А вот ром... Конечно, мешать ром с пивом - преступление. Но пива во мне уже не осталось, а желание выпить имеется. И повод есть.

- За приятное знакомство, что ли? - осведомился слуга, берясь за свой оловянный кубок.

- За Дублона, беднягу... - капитан взялся за свой золотой. - Мир его птичьему праху! Ты не поверишь, студиозус - любил я его, негодяя, хотя звал он меня исключительно дураком и мерзавцем!

- Любил? Птицу? - Жилло чуть кубок не выронил.

- Любил, черти бы ее побрали! Почему же я, как ты думаешь, хоронил Дублона, как родимую бабушку не хоронят? Любил, будь ты неладен!

- Любил... - задумчиво повторил Жилло. - Слово-то какое...

- Это слово, студиозус, вроде репейника на огороде. Как его ни истребляй, прорастет и к человеку прицепится, - поучительно заметил капитан. - Что, и у вас в захолустье его из моды вывести пытались?

- Из уездного правление комиссия приезжала, - сказал слуга. - Книги в графской библиотеке смотрела. Про науку оставили, а про это самое увезли. Но нас с графом тогда дома не было, я его по горам водил. Секретарь старого графа нам потом так объяснил - если кто-то кого-то любит, значит, считает, что тот человек лучше всех прочих. А это противоречит равноправию. Ну, пусть так - не ехать же в уездное правление про любовь разговаривать! До него неделю добираться.

- Значит, помнишь еще это слово? - радостно спросил капитан. - Ты только на людях его не говори. Разве что бабе с глазу на глаз... И то умной - чтобы доносить не побежала.

И вспомнил тут Жилло разом Лизу и ту соколицу сероглазую, что ему сверточек дала.

Конечно, было в его жизни немало женщин и без этих двух - даром, что ли, тридцать пять с половиной лет на свете прожил? Сколько удалось столько и осчастливил. Вероятно, и дети были - по крайней мере, одно чадо. А к этим двум он ведь и пальцем прикоснуться не успел. Однако ж увидел перед глазами именно их. Должно быть, именно потому, что еще не прикоснулся...

- Хорошо, что напомнили, - сказал Жилло капитану. - Как раз получил от одной подарочек. Надо бы посмотреть, что такое.

И сверточек достал.

- Сперва за Дублона выпьем - велел капитан. - Умнейшая была птица! Выпью, тогда - про баб. Трезвый я про них и думать не желаю, пустой народишко... Включая в сие число мою супругу с дочкой. Вот сын у меня молодец.

Хмыкнул Жилло на то, что капитан назвал себя трезвым, но спорить не стал, чокнулись, выпили рому. Развернул Жилло сверточек. Капитан привстал, навис над столом.

- Якорь мне в печенку и в селезенку, если они у меня еще остались! говорит. - Ничего себе студиозус! Какие подарки получает!

Жилло - тот остолбенел.

Лежал перед ними на столе кусок тонкого темно-вишневого бархата в виде странного и древнего знамени - по одному краю семь углов вырезаны и обметаны, да недошиты. А в серединке - букет из трех цветков золотом вышит. Один, в середине, повыше торчит, два - по краям, и все три совершенно одинаковые, с округлыми лепестками. Листья тоже золотые, но чуть другого оттенка, зубчатые, и основание каждого цветка крошечными зубчатыми язычками окружено. Красиво и непонятно - никогда раньше Жилло таких цветов не видывал, хотя и считался травознаем, и лазил по горам за корешками.

- Да тут одна золотая нить сколько стоит... - только и мог он вымолвить. - Целое состояние!..

- Какая, к морскому дьяволу, нить! - рявкнул капитан. - Ты посмотри, что тут вышито! Ты посмотри! Помнит же еще кто-то!

- Что помнит? - спросил ошарашенный Жилло. И вдруг как хлопнет себя по лбу!

- Узнал! Я же этот цветок на камне видел! В лекарском перстне! Капитан, я же его в перстне видел! Еще тогда удивился - все цветы знаю, этого не знаю! Думал - бред пьяного ювелира!..

- Сам ты бред пьяного ювелира... - и капитан, склонившись над столом, прикоснулся к цветам влажными губами, а прежде того - усами и взъерошенной бородой. - Их глушили, а они проросли... Проросли, понимаешь, студиозус! Их травили, а они проросли! Впрочем, молод ты и глуп... и ни хрена не понимаешь... Отдай мне эту штуку! Она тебе ни к чему!

Лег капитан тяжелой грудью на стол, сгреб под себя вишневый бархат. Устроил на нем рожу свою звероподобную поуютнее. Пегая борода на вишневом с золотом бархате - царственное это было зрелище!