Как выжить и победить в Афгане

«Что же со мной? – сквозь шум и боль в голове прибавилась тревога. – Я полз к горловине целый, это хорошо помню. Швырнул четыре гранаты. Свои взрывы слышал. Меня прикрывали. Я был уже почти у цели. Потом ничего не помню…»

– Четыре штучки, товарищ старший лейтенант! Еле выпросил. Никак не хотела давать, – вернулся Вовкин голос.

– Это что? Такая ценность? – повернулся Зубов.

– Еще какая, товарищ старший лейтенант! Разве вы не знаете, что «хронические шланги» за ними охотятся?

«Хроническими шлангами» называли в роте сачков, которые правдами и неправдами тянули время, мороча головы медикам: первые три дня здесь отсыпаются, не пробуждаясь, сутками, потом по ночам не спят, выклянчивают димедрольчик.

– Им эта штука дороже золота, – положил Вовка таблетки на тумбочку. И схватил графин. Иначе его уронили бы перекинувшиеся через подоконник три «морды».

– Как взводный, шляпа? – спросило трио, и, увидев повернувшегося к ним Зубова, все трое завопили на весь госпиталь:

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант.

Лица Маслова, Вареника и Ержана впервые сияли, ничуть не обижаясь на Вовкино: «У-у, морды!» Перебивая друг друга, они передали новость, что из Кабула уже получен приказ о назначении Зубова командиром роты вместо капитана Шпагина.

– Сто лет не видать бы такого повышения… – не обрадовался Зубов, и по тому, как он запнулся, все поняли, что надо помолчать в память о капитане.

– Пашка! – окликнул Олег Маслова. – Наградные на пацанов написал?

– Написал.

– Кто повез погибших домой?

– Дембеля.

После паузы Маслов рассказал, что у духов из-за нас неприятности. Шесть главарей расстреляно за то, что нас упустили. Поклялись отомстить. Двадцать тысяч долларов за голову командира назначили.

– Дешево они нас ценят, – угрюмо сказал Зубов. – Ладно, выйдем отсюда, тогда…

И сжал кулаки.

Ержан с Вареником приготовились слушать взводного, радуясь, что снова видят и слышат своего командира. Но тот сухо стал отдавать команды своему заместителю Маслову:

– Готовьте технику, оружие, подбодрите пацанов, молодых поднатаскайте на полигоне, пристреляйте оружие. Сколько у нас ПБСов?

– Два.

– Обменяйте еще десять автоматов на автоматы с глушителями.

– Не многовато ли? – удивленно вмешался в разговор командиров Вареник. – Если будет открытый бой, такие автоматы не годятся.

– Открытого боя больше не будет, – жестко ответил Зубов. – Будем воевать, как духи: без правил, без шаблона, без плана. Надо показать и своим и чужим, что такое настоящая «афганская» война.

От слов взводного, то есть теперь ротного, повеяло жутью: разве до этого была не «настоящая» война? Но Зубов уже разглядел в ней что-то новое, ушел вперед, понял немного больше, чем они. Да и авторитет спасителя из безвыходного положения заставлял прислушаться. Не для красного словца ведут такие разговоры.

Прозрение

Стараясь не выдать себя ни светом, ни шумом, бронегруппа замерла на ночь на дне сухого русла. «Кажется, первый этап плана удался», – подумал Зубов, обходя всю колонну от головной машины до замыкающей. Несмотря на приказ самому себе не волноваться и не суетиться, он придирчивостью к маскировке выдавал свое волнение. Да и как не беспокоиться, ведь первый выход на самостоятельное задание в качестве командира роты! Но никого из разведчиков не раздражали, не смешили его в пятый и в десятый раз повторяемые нотации, что кругом душманские кишлаки и любая промашка может дорого обойтись. Смерть Шпагина и других в последнем бою была весомым аргументом, оправдывавшим в глазах бойцов нервозность командира.

Даже Губин, когда на него в темноте наткнулся ротный и стал голосом заезженной пластинки повторять то, что говорил минуту назад у соседней машины о «любой промашке», – даже Губин, этот ротный «кавээнщик», молча и серьезно выслушал до конца заученные наизусть фразы и в ответ спокойно сказал:

– Идите к нам ужинать, товарищ старший лейтенант.

Слово «ужинать» остановило Зубова, и, сразу ощутив голод, он устало присел к уплетавшим «горно-зимний» паек Ержану и Варенику.

«Да, кажется, первый этап плана удался», – снова мысленно подводил итог Зубов, принимая от Губина открытую банку. Из расположения батальона они выступили задолго до наступления темноты, потом подождали у крайних советских застав, чтобы последний отрезок пути до душманских дувалов проскочить в короткие минуты поздних сумерек, когда уже потеряна дневная видимость, но еще не наступила предательская темнота, которая выдает вражеским наблюдателям любую искорку света.

– Товарищ старший лейтенант, – подал голос примостившийся полулежа на катке БМП Вареник, – колы будэ бой? Ничь, як черняка, темна.

– На рассвете, Гриша, – ответил ротный, словно продолжал свои мысли вслух. – Только покажется солнце, мы на большой скорости проскочим последние километры и ударим в упор.

– На рассвете?! – удивился Ержан. – Солнце ведь нам в глаза будет? – Ержану даже стыдно стало от того, что он вынужден элементарно поправлять командира.

– Это ты правильно, Ержан, сказал, – вдруг весело согласился ротный. – Солнце будет бить в глаза. Только не нам, а духам.