Как выжить в толпе и остаться самим собой

Для многих людей не является откровением утверждение о том, что отношения между людьми толпы построены на фальши и лицемерии, на тщательном сокрытии своего отношения к конкретным людям своего окружения. Высшей степенью этого явления стало распространение в США, а затем и в Западной Европе так называемой политкорректности. Нельзя сказать, что люди толпы «разучились» строить искренние отношения друг с другом, нет, они никогда этого и не умели делать, так как естественная непосредственность в ребенке жестоко подавляется уже в первые годы его жизни. Вот как это описывает Фромм в «Бегстве от свободы»: «Уже на ранней стадии воспитания ребенка учат проявлять чувства, которые вовсе не являются его чувствами. Его учат любить людей (обязательно всех), учат быть некритично дружелюбным, улыбаться и т. д. Если в процессе воспитания в детстве человек «обломан» не до конца, то впоследствии социальное давление, как правило, довершает дело.

* * *

Каждым своим неординарным поступком мы наживаем себе врага. Чтобы завоевать популярность, надо быть посредственностью.

(Оскар Уайльд)

---

Многие годы меня изображали циником — я говорил правду.

(Сомерсет Моэм)

* * *

Если вы не улыбаетесь, то про вас говорят, что вы «не очень приятный человек», а вы должны быть достаточно приятным, чтобы продать свои услуги в качестве продавца, официанта или врача…Дружелюбие, веселье и все прочие чувства, которые выражаются в улыбке, становятся автоматическим ответом; их включают и выключают, как электрическую лампочку. Разумеется, часто человек осознает, что это всего лишь жест; однако в большинстве случаев он перестает это осознавать и вместе с тем теряет способность отличать такое псевдочувство от спонтанного дружелюбия. Не только враждебность подвергается прямому подавлению, и не только дружелюбие убивается вынужденной подделкой. Подавляется (и замещается псевдочувствами) широкий спектр спонтанных эмоций…В нашем обществе эмоции вообще подавлены. Нет никакого сомнения в том, что творческое мышление — как и любое другое творчество — неразрывно связано с эмоцией. Однако в наши дни идеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить без эмоций. «Эмоциональность» стала синонимом неуравновешенности или душевного нездоровья. Приняв этот стандарт, индивид чрезвычайно ослабил себя: его мышление стало убогим и плоским. Вместе с тем, поскольку эмоции нельзя подавить до конца, они существуют в полном отрыве от интеллектуальной стороны личности; результат — дешевая сентиментальность, которой кормятся миллионы изголодавшихся по чувствам потребителей у кино и популярной песенки».

И вот послевоенный синдром, когда люди, познавшие счастье искренних отношений с окружающими, бунтуют против возвращения в затхлое болото фальши и лицемерия «нормального» общества, лишь выпукло обнажает этот порок современного западного общества (достаточно умело такой конфликт показан в американском фильме «Рэмбо: первая кровь»). Любая попытка маргинала быть честным и откровенным в отношениях с людьми толпы приводит к тому, что он квалифицируется ими либо как психопат (не скрывает своей неприязни к плохому человеку), либо как циник, либо как человек «не от мира сего», что равнозначно психиатрическому диагнозу, либо как «слон в посудной лавке», что равнозначно невоспитанности. А ведь тот же цинизм — это когда человек сознательно не разделяет словом и делом какой-либо аспект общепринятой морали и правил этикета и открыто и честно демонстрирует окружающим свою позицию, отказываясь тем самым «косить под дурака», играя в несознанку. Примером такого поведения может служить поступок Диогена, который как-то мастурбировал на ступеньках Парфенона и предлагал тем прохожим, которые это делают тайно у себя дома, честно и открыто присоединиться к нему. Лицемерное же сокрытие своей неприглядной внутренней сущности считается в толпе образцом приличия. Посмотрим на различие позиции маргинала и людей толпы в этом вопросе на примере персонажей кино-повести Григория Горина «Тот самый Мюнхгаузен»:

«Пастор поклонился:

— К сожалению, барон, я вам ничем не могу помочь!

— Почему?

— При живой жене вы не можете жениться вторично.

— Вы говорите «при живой»? — задумался Мюнхгаузен.

— При живой, — подтвердил пастор.

— Вы предлагаете ее убить?!

— Упаси бог! — испугался пастор. — Сударыня, вы более благоразумный человек. Объясните барону, что его просьба невыполнима.

— Нам казалось, что есть какой-то выход… Карл уже подал прошение герцогу о разводе. Но герцог не подпишет его, пока не получит на это согласие церкви.

— Церковь противится разводам! — невозмутимо отчеканил пастор.

— Вы же разрешаете разводиться королям! — крикнул Мюнхгаузен.

— В виде исключения. В особых случаях… Когда это нужно, скажем, для продолжения рода…

— Для продолжения рода нужно совсем другое!

— Разрешите мне откланяться! — Пастор решительно двинулся к выходу.

Мюнхгаузен посмотрел на Марту, увидел ее молящий взгляд, бросился вслед за пастором.