Как взять власть в России?

15 марта российские газеты писали: «…арестована дочь действительного статского советника Софья Львовна Перовская – сообщница Гартмана, подававшая ему сигнал для взрыва в ноябре 1979 года под Москвой, она же подруга Желябова и руководительница Рысакова – женщина невысокого роста, худая, скромная, ничем по внешности не похожая на нигилистов». Среди революционеров Перовская пользовалась большим уважением и влиянием за трезвый и ясный ум, стоическую строгость к себе, твердость убеждений, инициативность и чувство долга. Грациозная голубоглазая блондинка удивляла товарищей своим бесстрашием. Народовольцы говорили, что Перовская совершенно лишена чувства страха, но не опасности. Виртуозно она могла изображать мещанок, модисток, учительниц, фельдшериц, дипломы которых имела, горничных, уличных торговок. После взрыва царского поезда в ноябре 1879 года под Москвой она не уехала оттуда как можно раньше, а находилась в толпе у искореженных вагонов, чтобы выяснить его результаты. Она бежала по пути в северную ссылку в 1878 году не тогда, когда это было ей удобно, а тогда, когда ее охраняли не добрые, а жестокие жандармы. Добрых она подводить под наказание не захотела. Она была серьезна и деловита, сосредоточена и неутомима, энергична и колоссально работоспособна, месяцами работала за четверых. Перовская руководила студенческой группой, рабочим кружком, наблюдательным отрядом, активно учавствовала во всех покушениях на Александра II. Она великолепно разбиралась в людях, производя на них неизгладимое впечатление. Обаяние ее личности привело в «Народную волю» больше людей, чем это сделали все остальные народовольцы, вместе взятые. Когда в сентябре 1879 года она согласилась стать членом партии «Народная воля», Исполнительный Комитет совершенно справедливо пришел в полный восторг. Почти сразу ее стали называть человеком-образцом революционного долга. Она никогда ни на что не жаловалась. После того, как Перовская твердой и грациозной рукой довела до конца седьмое-восьмое покушение на императора, она не уехала из Петербурга, а пыталась спасти товарищей и добиться среди подданных наибольшего эффекта от цареубийства. Заболев от нервного переутомления, она потратила на лекарства пятнадцать рублей и просила Исполнительный Комитет утвердить эти расходы. Ее могучий дух, обаяние ее имени много лет после ужасной гибели передавался от революционера к революционеру. Вокруг «Народной воли» собирались тысячи сочувствующих, в обществе чуть ли не открыто собирали деньги для организации новых покушений. Борьба грозного Исполнительного Комитета из трех десятков человек против колоссального государственного аппарата империи была бы невозможной, если бы в обществе руководителей страны не называли обособленной бандой, ненавистной всей мыслящей России, кроме шпионов, жандармов и осведомителей. 22 марта Софья Перовская написала и передала матери письмо, которое стало известно в России и Европе:

«Дорогая моя, неоцененная мамуля. Меня все давит и мучает мысль, что с тобой? Дорогая моя, умоляю тебя, успокойся, не мучь себя из-за меня, побереги себя ради всех, окружающих тебя, и ради меня также.

Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне. Единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, это твое горе, моя неоцененная. Это одно меня терзает, и я не знаю, что бы я дала, чтобы облегчить его.

Голубонька моя, мамочка, вспомни, что около тебя есть еще громадная семья, и малые и большие, для которых для всех ты нужна, как великая своей нравственной силой. Я всегда от души сожалела, что не могу дойти до той нравственной высоты, на которой ты стоишь, но во всякие минуты колебания твой образ меня всегда поддерживал. В своей глубокой привязанности к тебе я не стану уверять, так как ты знаешь, что с самого детства ты была всегда моей самой постоянной и высокой любовью. Беспокойство о тебе было для меня всегда самым большим горем. Я надеюсь, родная моя, что ты успокоишься, простишь хоть частью все то горе что я тебе причиняю, и не станешь меня сильно бранить. Твой упрек единственно для меня тягостный.

Мысленно крепко и крепко целую твои ручки и на коленях умоляю не сердиться на меня. Мой горячий привет всем родным. Вот и просьба к тебе есть, дорогая мамуля, купи мне воротничок и рукавички, потому запонок не позволяют носить, а воротничок туже, а то для суда надо хоть несколько поправить свой костюм: тут он очень расстроился. До свидания же, моя дорогая, опять повторяю свою просьбу: не терзай и не мучай себя из-за меня; моя участь вовсе не такая плачевная, и тебе из-за меня горевать не стоит.

Твоя Соня

22 марта 1881 г.»