Как загасить звезду

Блузка у Алины в том месте, где Абдулов рукой прижимал ее к креслу, — на уровне груди — разошлась, и пальцы босса погрузились в шелковое белье, ниже которого завиднелся накачанный загорелый животик. Раздался треск разрывающегося шелка, но этот резкий и не очень привычный в повседневной жизни звук не образумил парочку. Они продолжали бороться. Юное тело, пытаясь вырваться, ходило ходуном, как будто его обладательница переживала эпилептический припадок. Но Абдулов был сильнее. И тяжелее. А Алина уже выбивалась из сил. Ее движения замедлились, руки слабели, с наступлением усталости куда-то испарялась ярость. А рука Абдулова сползла к ее пупку и по-прежнему настойчиво удерживала девушку в кресле, но это была уже иная, другим содержанием наполненная настойчивость… И Алина это сразу почувствовала.

Абдулов вел себя необычно. Вообще, он был хороший любовник — терпеливый, нежный, неназойливый, чуткий. («Опыт большой!» — мазохистски думала Алина, когда они бывали вместе). Но сейчас в его резких движениях сквозило нетерпение, нежелание считаться с ней, стремление тут же на месте подчинить ее себе самым древним на свете способом, каким мужчина может подчинить женщину.

И самое ужасное, что это не вызвало в ней протеста.

Марфа зашла в аппаратную с «мастером» своего недавно снятого репортажа и застала сидящую там Алину. Подруга выглядела сегодня странно и более соблазнительно, чем обычно, — глаза распахнуты, как будто никого не видит, розовое лицо, взволнована, волосы растрепаны, сидит на стуле, выгнув спину и повернув к двери голову, как встревоженная лань, понимаешь… «Почему одним — все, другим — ничего?» — с немного наигранной для самой себя легкой завистью подумала Марфа, заглядевшись на Сохову. Ну, не к чему было придраться — хороша! Приземистой круглолицей Марфе давно было не двадцать. Она отдавала себе отчет в том, что такой, как Сохова, она никогда не была, даже в ранней молодости, и никогда не станет, хоть еще двадцать лет над собой работай. Зато Марфа была умная, язвительная и знала, что завидовать Алине ей не имело смысла. Потому что у умницы Марфы с мужиками все было в порядке. О ее головокружительных романах в телекомпании ходили легенды. А Алина — что же? У нее все впереди. Ей еще надо потрудиться, чтобы догнать старших товарищей…

— Да вот, — отозвалась Алина несколько заторможенно. — Сижу, соображаю, изнасиловали меня или нет…

Марфа изумленно на нее уставилась — ничего себе, заботы у современной молодежи!

— Ты хочешь сказать, что не заметила надругательства? — поинтересовалась она не без ехидства.

— Я хочу сказать, что не могу понять — по обоюдному ли это случилось согласию или нет…

— Ну, дорогая, если ты по этому поводу сомневаешься, то согласие, скорее всего, все-таки имело место, — рассмеялась Марфа. — А вообще, если хочешь, чтобы я помогла тебе определиться, давай подробности!

Алина подняла на нее глаза:

— Марфа, я пошутила…

Та с сомнением покачала головой и подумала: «Нет, девочка, ты не пошутила… Впрочем, мне-то какое дело». И, поняв, что подругу сейчас лучше не трогать — ничего не добьешься, вышла из комнаты, оставив Алину сидеть в кресле с отсутствующим и, кажется, изумленным видом.

А изумило Алину вот что. Внезапно она поняла, что в эту самую минуту, через несколько часов после смерти Олега, ее мысли поглощены — боже мой, какой ужас! — Абдуловым и тем, что произошло между ними четверть часа назад. Вместо того чтобы голосить о погибшем любимом мужчине, она, завороженная и чуть ли не воодушевленная, вспоминает лицо Аркадия, склонившееся над ней, острый и, как ни странно, приятный звук рвущегося шелка (она пощупала бюстгальтер через ткань блузки — кружева разорваны вдрызг, как он еще на ней держится?), скользящую по ногам прохладную лайкру двухсотрублевых колготок. Ее ладошка на его бедре — крепком, мускулистом, без единой жиринки, недаром Абдулов долгое время почти профессионально занимался спортом. Их перемешанные дыхания, их взрывную ярость и внезапно заставивший их опомниться улюлюкающий звук автомобильной сигнализации, донесшийся с улицы… Они отпрянули друг от друга, поправили одежду и, стараясь не глядеть в глаза друг другу, заговорили о чем-то постороннем. Кажется — верх идиотизма! — о погоде. Алина молила про себя бога, чтобы Абдулов не вздумал сейчас заводить речь об Олеге и его смерти, об их передаче, о проекте… Ни о чем. Он как будто прочитал ее мысли. Пара фраз о солнечном утре, которыми они перебросились, зависла в воздухе. Они тягостно молчали минут десять. Потом она ушла.