Как закалялась сталь 2 и 1/2

Ему остро не везло прямо с рождения. Отец в моменты пребывания в сознании был вполне милейшим и ласковым человеком, но страсть как любил выпить, что кардинально меняло ситуацию на противоположную. Причем пил он неумело, как-то по- детски, всегда до зеленых соплей, всегда с сочной блевотиной «на бис» в конце процесса и всегда с концертом по заявкам от обожаемой семьи. Мать, впрочем, как и все матери, была женщиной нерядовой красоты и вышла замуж за этого мужчину лишь потому, что он вдруг взял да и перевез свои вещи к ней в коммуналку. Отец всегда помнил «как это было», так и не сумев простить подобного отчуждения. Как только доза превышала 200 граммов «белой», то есть водки, папа Коля начинал вспоминать про то, что красавица мама Люся, очень даже может быть, изменяет ему, так как вышла за него явно не по любви. Надо добавить, что для нее это был второй брак, как, впрочем, и для него. Первого мрка у мамы убили, точнее, избили и повесили уже изуродованное тело. Веселые были времена…

Отца первая жена бросила — дерзко, цинично и даже как-то картинно. У них только что родился сын Сашка, отец поехал в командировку, был он буровым мастером и получал безумные по тем временам деньги — 3000 рублей «старыми» (1956 год). Он только уехал, а вслед ему летит нежнейший привет в телеграмме: «Коля зпт милый не приезжай больше зпт я выхожу замуж зпт о разводе не беспокойся зпт я все улажу тчк». Вот такое, блин, «зпт» на всю голову.

Стоит ли удивляться, что впечатлительный мужичок ниже среднего роста, с забавным животиком и безудержной страстью писать лирические стихи а-ля Есенин перегрузился на половой теме и тихо булькал внутри головы тем, что обычно находится гораздо ниже спины.

Картины избиения матери и метания металлических предметов домашнего обихода на дальность и точность ни в коей мере не способствовали укреплению детской психики. Во время этих ночных безумств у малыша часто отказывали ноги, а уж истерики с синими ногтями, белым лицом и потерями речи были просто как «здрасьте».

В итоге мальчик был запуган вне всякого предела. Так, приходя в парикмахерскую, он сразу забивался в угол, стесняясь спросить, кто последний, затравленно ждал, когда все «кончатся». И был безмерно благодарен какому-нибудь неравнодушному дяде, заметившему его малозначительное присутствие и сообразившему, что этот заморыш, видимо, что-то решил сделать с волосами. Вон у него как чубчик растрепался! Мама любила видеть его стриженым, потому как гигиена! Продвинутые сверстники давно уже перешли на «молодежную», а он, объект насмешек, все ходил с малолетним свежеоформлен- ным чубчиком. Эти обстоятельства никоим образом не могли повысить его популярность или развить его коммуникабельность. Пропасть между ним и окружающим миром разрасталась на глазах, еще бы пара сантиметров, и прыжок на ту сторону был бы рке невозможен. Но он все же прыгнул…

До школы было метров четыреста — пара минут прогулочным шагом для уверенного в себе человека. Он покрывал это расстояние с живостью и примерным результатом жопасто-ногастого Бена Джонсона— несвоевременно прекратившего выступления спринтера. Почтим его карьеру вставанием, но пожурим за допинг. Ай-яй-яй!..

Подростки вообще очень жестокие существа. Подростки образца 1977 года были прелесть какие сволочи, а подвид «шпана с грязных улиц рабочего юрода» просто чудо как хорош. Многочисленные, весело сделанные по пьянке, дети своих неказистых отцов — что с них взять?.. Водились они в изобилии, причем их бесцельно блуждающие стаи барражировали почему-то аккурат на путях его продвижения к «граниту науки». Так что в день было как минимум два забега — до школы и обратно, и вовсе не факт, что этот бег с препятствиями не завершался ДТП.

Били его часто, а из-за овечьей безответности били долго и беспричинно. Били потому, что слабость привлекательна; потому что бежал, да не убежал; потому что срочно нужны 20 копеек, а у него нет; потому что здоровый и по-бабьи трусливый; потому что просто скучно, а тут этот маменькин сынок хренов.

В школе он старался не выходить из класса — могли напасть старшеклассники, хотя и однокашники времени даром не теряли. Ужас, одним словом.

Долгий, бесконечный, холодный ужас каждую секунду, каждый день на протяжении очень многих лет подряд. УЖАС! Страх перед всем и всегда, парализующий, унизительный, порожденный пьяным, невменяемым в своей ущемленной жестокости отцом, взлелеянный нелогичной и оттого неумелой материнской любовью и истерически раскрученный собственной, уже не вполне здоровой психикой.

…Вышел рано, шел жестко, вдалбливая каждый шаг в асфальт, и бубнил себе под нос: «Убью! Убью!» Слезы душили — он не дышал, а хрипел. Напряженно шел, не разбирая дороги и не понимая, почему на него так матерятся и сигналят шоферюги. Даже удивительно, как в его руке не оказалось отвертки или ножа. Совершенно очевидно, что он шел убивать. Кого и за что — не знал, но знал, что хочет убить, возможно, даже себя. Впрочем, какая разница?! Жить так дальше было невыносимо, так КАКАЯ РАЗНИЦА, куда он шел?!