Как затеяли мужики за море плыть

На "Делаверди" все ликовали. Де Круассар распорядился выдать своим матросам по бутылке красного вина, а победителям по три. Флагман замедлил ход, с "Дофине" спустили шлюпку, на которой с рапортом прибыл к командиру старший офицер, с восторгом рассказавший о бое с корсарами. Оказалось, что, несмотря на отвагу и геройство каждого матроса, успех такой стремительный возможным оказался благодаря умелому, искусному командованию тремя орудиями больного русского полковника, пассажира "Дофине". Он умолил капитана вручить ему командование в последний, должно быть, раз над тремя пусть небольшими пушками. Вначале капитан не соглашался, но старик молил и упросил-таки прекраснодушного Винье. И вот итог - его орудия стреляли первыми и сразу же зажгли крюйт-камеру корсара. Но французы тоже были молодцами и привели в негодность второй корабль пиратов. Другие же корсары удалились.

По случаю победы был устроен праздник, которому предшествовал молебен, потому что на "Делаверди" имелся корабельный батюшка. Мужики в том празднике участия не приняли - их не пригласили. Зато через пару дней имели они интересный разговор с Беньёвским. Бывший адмирал собрал всех в одной каюте поздним вечером и шепотом сказал:

- Дело, о котором с вами поговорить хотел, громкости не требует напротив. Кое с кем об оном я уже говаривал и даже согласьем заручился, но мнение общее мне надобно. - Мужики насторожились. - Все видели корсара? Знаю, все. Ну так скажу я вам, что неудача их недавняя случайна есть, а по большей части промышляют они в сих водах с успехом полным, на малых островах имеют свои патроны, в коих богатств уж собрано несметное количество, владыки восточные такого не имели. Вот и хочу я предложить вам... - остановился, со страшным проницанием каждому в лицо взглянул, предложить вам стать сих бесчеловечных извергов уничтожителями. Для дела оного нужен нам токмо корабль хороший и оружие, а лучше два судна... таких, как сии фрегаты. Украсив мачты черным флагом, сделаемся мы на них похожими, и будет нам уж потом нехитро топить корсаров, что на пути нам встретятся. Займем какой-нибудь их остров, богатства их захватим, перевезем туда, где нас никто не сыщет, на Формозу, может, и станем жить колонией. О, дело сие богоприятное, поелику страдает все купечество, что в оных водах плавает. Так разве ж не хотите вы потрудиться на благо ближних ваших?

С улыбкой слабоумной спросил артельщик Кондрат Голушкин. Тихо спросил, таким же полушепотом, каким Беньёвский говорил:

- Батя, а как же мы судами-то обзаведемся?

- А просто очень, - шепнул с улыбкой батя, - мы, детушки, в ночное время с поспешностью внезапной сей фрегат займем да французов арестуем, да высадим их где-нибудь, тех, кто с нами не похочет быть. А сами...

Перебил его Волынкин Гриша. Руки свои трясущиеся ничем иным унять не мог, как только меж колен вложив и крепко сжав их:

- Ты вот что, государь, послушай... Не знаю, с кем ты уж из наших перемолвиться успел, но от меня прими совет: катись-ка ты на масляном блине отсель, покуда я тебе хребет не преломил. В тебе, приятель, толико разных умыслов чудных живет, колико во всей шараге нашей вовек не уродится. И цесаревичево дело ладил, и Филиппины обещал, и прочие сулил нам земли, таперича ещё удумал... татей сотворить из нас. Так вот греби отсель, покуда я капитану жалобу не подал да не ссадили тебя на утес какой с краюхой хлеба!

Беньёвский, все видели, ажно перекосился от гнева сильного, но кричать, как делал это в ярости обычно, не стал, а только хрипло прошептал, поднявшись, у дверей уже:

- Так ты... меня, батю своего?.. Да кто поверит вам, ежели донос устроите? Господин де Круассар вас и на порог не пустит, а я же в сем случае поспешу ему открыться, что вы каторжные беглые и меня принудили содействовать вам в найме корабля и что вы сами...

Но договорить он не успел, потому что резко поднялся Суета Игнат, и адмирал за лучшее почел ретироваться. А мужики долго ещё сидели и все молчали, все вздыхали.

А Мавра, ножку свою в узорчатом чулочке смело выставив, на мягком стуле восседала. Вокруг неё ватагой шумной, гогочущей, от галантной похоти осатаневшей, французские матросы вились. И фрукты, и прохладительные воды, и конфеты, и картинки гравированные, скоромные в их руках мелькали, которые тянулись к Мавре, охотно бравшей все эти подношения, чтобы никого своим невниманьем не обидеть. Обхожденьем кавалерским была она до крайности довольна, смеялась громко, вид делая, будто пьяна немножко, а потому не в силах справиться со своим весельем. Поодаль стояли офицеры. Смотрели на упражнения галантные матросов с удовольствием и даже немного с завистью, и каждый уповал на случай, когда украдкой сорвет он дерзкий поцелуй с припухших этих губ и, возможно, договорится о свидании. Рядом с ними Магнус Мейдер, помолодевший лет на десять за время морского плаванья, бойкий и смешливый, стоял и с неменьшим интересом следил за куртуазными ужимками матросов. Неподалеку и мужики толпились.