Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Рост купеческих доходов обеспечивали простые рыбаки, выходившие в устье реки на небольших (7–8 м по килю) открытых лодках-подчалках, и сезонные работницы – резалки и солильщицы. Молодые женщины, выстаивая на плоту по 10–12 часов в день, пластовали и потрошили рыбу, укладывали ее в бочки. В день им было положено обработать 1100 рыбин. «…Резати длинныя и косячная, осетры и белуги и шевриги (севрюги. – Прим. авт.

) мастерски, чтобы режучи рыбы не портить и хрящей не подрезывати»[6]

, – гласила старинная нарядная запись. В астурийском рыбацком городке Льястресе стоит памятник испанской рыбнице – сардинере. Российские солильщицы памятника удостоены не были. Разве что очередной император, Николай II, успел порадоваться «доброму делу удовлетворения духовных нужд ловецкого населения», которое плавучая церковь обслуживала прямо по месту работы, чтобы работники время не теряли, а продолжали резать и пластать. В плавцерковь с золочеными куполами переделали списанный старый колесный буксир «Пират»…

Через 350 лет после начала волжских промыслов, в 1995 г., при показательном невождении удалось добыть одного осетра, который был заботливо распутан и отпущен на волю. Лишь в 2014 г. страны Каспийского бассейна договорились о прекращении вылова осетровых. К этому времени добыча редкой рыбы браконьерами уже превышала легальную в 30 раз. Ущерб от браконьеров довершили массовое развитие иноземного вселенца гребневика мнемиопсиса и гидрокаскады, перекрывшие рыбе путь на нерест – в прохладные мелкие реки верховьев Волги. Да и нет уже таких рек: все загажено сбросами нечистот (очистные сооружения не ремонтировались по полсотни лет) и дикой, но притом узаконенной застройкой прибрежных земель. А гребневик, конкурирующий с каспийской тюлькой за пищу, а также поедающий ее икру и мальков, подорвал всю пищевую пирамиду Каспийского моря. Особенно пострадали осетровые и каспийский тюлень.

Ныне благородную рыбу не столько ловят, сколько пытаются разводить. Один осетровый рыбоводный завод «Лебяжий» ежегодно выпускает в Волгу 7,5 млн трехграммовых мальков, заботливо – в проточной воде – выращенных из икры, которую дает ремонтно-маточное стадо. Но почти все, что потом успевает вырасти, достается опять же браконьерам. Ведь в бескрайнем и непроходимом тростнике, растущем вдоль бесчисленных затонов, ильменей и ериков в самой дельте, когда-то и Степан Тимофеевич Разин со своими стругами укрывался. Нетрудно там не только байду с мощным японским мотором спрятать, но даже балок для разделки, засолки и временного хранения улова. Только по звуку моторов и удается выследить браконьеров. А вот поймать – редко. Даже если рыбонадзорное судно догонит ватажников, в ход идут незамысловатые, но действенные приемы обороны. Сначала представителям властей подкидывают «живца» – посреди моря за борт выпадает человек, и приходится его вытаскивать. Если уловка не прошла, жертвуют уловом и снастями – все летит в волны. А пустая лодка – не доказательство: мирные люди, вышли в море на прогулку…

Конечно, такая игра в догонялки может продолжаться до бесконечности или до последнего осетра: если у людей работы нет и не предвидится, они идут в браконьеры. И не надо думать, что они там «заелись». Как раньше богатели купцы, а не солильщицы, так и ныне – перекупщики, а не рыбаки. Может, правда, очередной царь сжалится и подгонит им новую плавцерковь с золотыми куполами и позолоченными скрепами…