Какаду

С тех пор как в их жизни произошло то событие, мисс Ле Корню присматривалась к миссис Дейворен и подчас готова была заговорить с ней. Но, вспомнив, как соприкоснулись их руки в краткий миг разделенного горя, не заговаривала. Притом, похоже, миссис Дейворен наслаждается вдовством. В ту зиму она купила малолитражку и училась ее водить. Купила котиковое манто. Можно подумать, покойный муж оставил ей в наследство деньги, но ведь всем известно: деньги-то были не у него, а у нее.

Так или иначе, вот она, вдова, в котиковом манто, а малолитражку она сегодня утром оставила в гараже.

Мисс Ле Корню сжала довольно грязные руки в кулаки. Она слишком хорошо знала, что джинсы у нее драные (да еще в паху).

— Чудный денек, миссис Дейворен, — сказала мисс Ле Корню; в конце концов, почему не порадоваться, что они соседки?

Миссис Дейворен согласилась, да, верно, чудный денек.

Ее не раз тревожила мысль, что она встретит мисс Ле Корню собственной персоной и та не пожелает поддержать беседу. Миссис Дейворен часто думала, что если и вправду столкнется с Ней лицом к лицу, то заговорит о музыке, и сейчас тоже ей пришло это в голову, да, к счастью, она вовремя спохватилась.

— Но потеплеет позднее, — уверенно заявила миссис Дейворен.

— А меховое манто, по-вашему, не чересчур? — не удержалась мисс Ле Корню.

Этого миссис Дейворен не ждала.

— Да, — она до того смешалась, открыла рот от изумления, даже слюной брызнула, — но тяжесть… тяжесть приятна… даже если жарко.

Миссис Дейворен совсем смутилась, а мисс Ле Корню ухмыльнулась, расплылась до ушей (не забудьте, Кивер Ле. Корню чокнутая).

— Прелестно подобранные шкурки… и вообще красотища, — похвалила она свою вдовую соседку; только господь уберег мисс Ле Корню, не дал ей прибавить: — Жаль только, пришлось убивать котиков.

Но именно это миссис Дейворен, должно быть, и услыхала, на ее желтовато-бледном лице отразилась боль и передалась мисс Ле Корню, ей сдавило горло, словно разросшейся щитовидкой.

Всего на мгновенье. Потом глаза их прояснели. Свет дивно засиял вокруг. Несказанное облегчение.

— Ну, я в город, — сказала миссис Дейворен. — Подумала, отправлюсь пораньше. Пройдусь. Загляну в магазины, пока нет народу.

Она проделывала это по меньшей мере раз в неделю — разглядывала то одно, то другое, потом клала обратно на прилавок.

— Развлекитесь, — присоветовала мисс Ле Корню. Миссис Дейворен выслушала совет и пошла своей дорогой, мисс Ле Корню и еще что-нибудь посоветовала бы, но крикнуть вдогонку не удалось — перед ней возник парнишка Неплох.

— Эй, Тим, — заорала она, — ты что это вытворял? Погляди на свои башмаки!

— Трава, — пробормотал он. — Мокрая она.

Надо ж, такое невезенье: налететь на старуху Ле Корню.

Мисс Ле Корню сегодня утром сняла мокасины. Ей нравилось ходить босиком по мху. Она бы рада не отпускать парнишку Неплоха и что-нибудь ему показать; что бы это ему показать… надо подумать.

Но Тим Неплох неуклюже прошагал мимо. Казалось, левое плечо у него вывихнуто, так осторожно, старательно нес он нечто такое, о чем никто не должен догадаться, тем более увидать.

Можно бы еще выбросить эту добычу, но теперь она уже стала частью его самого, как и его вина.

В доме Дейворенов шторы опущены, но ничего это не значит-они всегда опущены.

Запомнился один только случай, когда он разговаривал с покойником. Дейворен как раз поднял газету с дорожки, стоял у калитки и читал. Война вспыхнула, сказал он.

— Я все думал, вспыхнет новая война и я захочу воевать. — Так Дейворен мог бы заговорить с любым прохожим. — Понимаешь, война сближает людей.

— Да ну? — Тим чувствовал: по сути, ирландец не ему говорит, и прозвучало это у него по-дурацки. — А вы кого-нибудь убили, мистер Дейворен… когда воевали?

— Как? — Он вроде не мог не поглядеть на тебя, но только из приличия. Наверно… да… немало. «Убивать», должно быть, так оно и называется.

Вокруг вас двоих утро все дрожало, а может, только показалось.

Теперь в это утро хрупкого равновесия, очень похожее на то, он, придя домой, прямиком направился в гараж, пролез за рулонами толя и проволочной сетки и открыл дверцу источенной червями старой аптечки. Сунул куда-то во тьму пучок поникших перьев. Он не потрудился проверить на ощупь, на месте ли другие «талисманы». Захлопнул дверцу. Наверно, никогда больше ее не откроет. Однако она будет открыта, уже открывается, сама по себе, в его мыслях.

Едва он вошел в кухню, его захлестнуло запахами завтрака и всего прочего.

— Рановато для тебя, а? И что это на тебя нашло, Тим, как ты аккуратненько причесался?

Он и вправду слегка намочил волосы и разок-другой провел по ним щеткой; он чувствовал, мокрая прядь наискось прилипла ко лбу.

— Это не ради дня рожденья, а? — Слова матери тоже захлестывали его. Девять! Надо же! Просто не верится!