Какие большие зубки

«ЗАЧЕМ ТЫ СОТВОРИЛА С НИМ ТАКОЕ?» – пишет она с таким нажимом, что острие карандаша рвет бумагу насквозь. Я не могу ответить на этот вопрос при помощи «да» и «нет». Элеанор знает об этом. Просто хочет, чтобы я увидела, как она злится.

Я заставляю лампу мерцать. Это единственный ответ, который я могу дать ей. Потому что мне было одиноко в чужой стране с мужчиной, которого я почти не знала. Потому что я могла. Потому что тогда еще не знала, что такое любовь. Потому что моя сила требовала применения. Я столького не могу ей сказать, поэтому на мгновение переношу свою душу ей в голову, открываю ее рот и слышу призрак собственного голоса:

– Прости меня, Элеанор. Я очень, очень сожалею.

12

До званого вечера оставалось совсем немного времени, и миссис Ханнафин уже выполнила свою задачу: пригласила большую часть жителей к нам в дом на праздник. Всем было сказано, что мы с Рисом собираемся уехать в Европу вместе с grand-mère, чтобы учиться в Париже. Миссис Ханнафин всем рассказывала, как сильно при

grand-mère изменился наш дом, какие прекрасные у нас угощения, какими вежливыми и почтительными мы все стали.

И вот, в назначенное время около сотни самых уважаемых жителей Уинтерпорта стали появляться на вершине холма. Музыканты, которых мы пригласили из нескольких городов, уже настраивали инструменты в гостиной. Grand-mère с важным видом вплыла в зал, огляделась и махнула им рукой.

– Давайте, – сказала она. – Начинайте играть!

Они посмотрели на нее и пожали плечами.

– Мы еще не вполне готовы.

Я заранее попросила их не торопиться. «У меня тонкий слух, – сказала я им. – И мне не хочется, чтобы у меня разболелась голова при гостях. Даже если гости уже будут в доме, не начинайте, пока не будете полностью готовы».

Grand-mère нетерпеливо махнула рукой.

– Начинайте, – велела она, и, когда дирижер начал взмахивать руками, повернулась ко мне. На мгновение под щекой у нее вздулся бугор, и она надавила на него рукой, чтобы угомонить нечто, скрывавшееся под ее кожей. – Это будет чудесно, просто чудесно, – сказала она мне. – Я позабочусь обо всех мелочах. А ты наслаждайся.

Я уже сама позаботилась обо всех мелочах. Сказала grand-mère, что хочу узоры из белого инея, а потом прокралась на кухню и добавила пару капель красителя в смесь, пока никто не видел. Наняла фотографа, но сообщила ему неправильное время начала праздника. И настояла, чтобы Рис присутствовал на вечеринке – на его последней вечеринке, – и чтобы вел себя подобающе. К концу дня силы grand-mère будут на исходе: ей придется исправлять кучу деталей, которые я подстроила.

Тем временем я попросила Маргарет сходить в подвал за канистрой керосина и перенести ее в чулан в зале, спрятав за пыльными зимними пальто. Маргарет, поняв, что я замышляю, одарила меня коварной улыбкой и сунула вдобавок мешок муки, чтобы пламя разгорелось как следует. Она уже начинала мне нравиться.

Гости перешептывались о цветочных гирляндах над лестницей, все время нервно поглядывая на меня. Я натянуто улыбалась им в ответ.

– Знаменательный день! – сказала стоявшая неподалеку от меня миссис Ханнафин.

Я обернулась. Она выглядела в точности так же, как и в прошлый раз, разве что одета чуть наряднее. Но что-то в ее тоне заставило меня насторожиться. Я видела, как всего минуту назад она беседовала с grand-mère, и миссис Ханнафин казалась чем-то взволнованной, а не спокойной, как сейчас. Нужно было проверить.

– Я думала, наш отъезд огорчит вас, – сказала я. – Знаю, вы хотели выдать свою дочь за одного из Зарринов, чтобы разбогатеть.

Она выдохнула и слегка подалась назад, не отрывая каблуков от пола.

– Знаменательный день.

Ее глаза казались пустыми. Я подумала, не там ли сейчас grand-mère, не наблюдает ли за мной.

– Что ж, – сказала я, – вижу, говорить нам не о чем.

И я зашагала в глубь дома. Я искала Артура. Мне нужно было кое о чем ему рассказать. Но его нигде не было видно: ни в гостиной, ни в столовой, ни даже в библиотеке, переполненной женщинами, попивающими вино и охающими над названиями книг. Где он?

Я побежала к Рису. Он был уже празднично одет и широко улыбался. Не знаю, что именно ему велела grand-mère, но я видела, как в глубине его глаз кипит ярость. Он так сжимал тонкий бокал с шампанским, что тот даже слегка треснул, и капли напитка бусинками сверкали на его руке. Но она позволила ему выйти из комнаты, а это было важнее всего остального.

– Рис, – сказала я, – послушай меня очень внимательно.