Какие большие зубки

Кусочки карт с шумом разлетелись по всей оранжерее и легли там же, где лежали до моего прихода. Я почувствовала ледяную ладонь на шее сзади, ладонь толкнула меня, и я выбежала за дверь – все еще распахнутую, все еще поскрипывающую на сквозняке. Сбежав вниз по невысоким ступенькам, я оказалась на траве. И тут же поняла: если я сейчас побегу через всю лужайку, она меня увидит. Я вжалась в фундамент оранжереи, спряталась в тени между стеной и каменной лестницей.

Ее было слышно там, наверху, слышно было, как она ступает по деревянным половицам оранжереи. Я теснее вжалась в темный угол, зажмурилась и затаила дыхание, мечтая, чтобы мое сердце билось потише. В темноте и в тишине я чувствовала все: влагу с травы, пропитывающую мою одежду, каждую неровность каменного фундамента, малейшее дуновение ветра.

– Хм, – проговорила grand-mère. – Готова была поклясться…

Она обернулась; я слышала шелест ее юбок. Дверь оранжереи громко захлопнулась за ее спиной.

Убедившись, что grand-mère ушла, я вздохнула. И в тот же миг заметила фигуру, несущуюся на меня через всю лужайку.

Лума в обличье белой волчицы, со светящимися глазами и сверкающими зубами. Пока я выбиралась из своего убежища, расстояние между нами сократилось до нуля. Едва я успела открыть рот, как она сбила меня с ног, повалила на траву и схватила зубами за горло. Я чувствовала, как ее зубы впиваются мне в основание черепа. Предупреждение, чтобы я не кричала, хотя мой рот и так уже был полон травы и земли. Сверху на меня приземлилась еще пара лап. Дедушка Миклош, подумала я. И надеялась, что он не решит тут же разорвать мне глотку.

На мои плечи опустились чьи-то руки, потом одна из них скользнула вперед и прикрыла мне рот, вдавливая землю глубже мне в рот и ноздри. Эта ладонь пахла розовой водой. Лума.

– Ползи, – прошипела она мне в ухо. – Тихо. Иначе дедушка тебя убьет.

Мы поползли через лужайку к тени. Мои ладони приминали холодную траву. Лума снова превратилась в волка и шла рядом со мной, держась поближе к земле, а дедушка Миклош, не отставая, шел сзади. Что будет, когда мы доберемся до леса? Я не знала.

– Пожалуйста, – прошептала я. – Я могу все объяснить.

Лума ответила низким рыком.

Мы пересекли лужайку и зашли за деревья. Сосновые иглы впивались мне в коленки. Наконец, Лума схватила меня за воротничок платья и прижала к дереву. Она сменила облик прямо на моих глазах и присела на корточки, длинные волосы укрывали ее словно мантия. Одной рукой она вцепилась мне в лицо. Под ногтями виднелись грязь и запекшаяся кровь.

– Рассказывай, что ты натворила, – велела она.

Я выплюнула землю вперемешку с травой.

– Я не хотела, чтобы все так…

Но Лума усилила хватку, и я почувствовала, как ее ногти превращаются в когти, пронзая мою кожу.

– Я оторву тебе лицо, – сказала она. – Дедушка говорит, если мы разорвем тебя на части, то увидим, что изнутри ты такая же, как она.

Я подняла взгляд на дедушку. Он припал пониже к земле, все еще в форме волка. Рычал на меня. На месте одного из его волчьих зубов зияла дыра, еще несколько оказались сломаны. Сам он тоже выглядел помятым, на боках в шкуре виднелись проплешины. Ребра вздымались от натуги: дедушке приходилось прикладывать усилия, чтобы быть готовым броситься на меня.

– Что с дедушкой? – спросила я. – Он как будто заболел.

Лума оглянулась на него, потом снова посмотрела на меня.

– Не смотри на него! Да и какое тебе дело?

– Я твоя сестра.

– Ты убила нашу бабушку.

– Нет! – возразила я. – Это сделала она.

– Ее здесь еще даже не было.

– Нет, но была карта. Карта, которая показала бабушке истинное лицо grand-mère, – сказала я. – Grand-mère порвала все карты, но я только что снова видела ее настоящее лицо. По обрывкам.

Лума фыркнула.

– Ты лжешь, – сказала она. – Чего ты нам не хочешь рассказывать?

Я отвела взгляд. Лума схватила мою голову и повернула к себе лицом. Я чувствовала, как кровь сочится из тех мест, где только что были ее когти.

– Это я написала ей письмо, – сказала я. – После бабушкиной смерти. Попросила ее приехать помочь мне.

– Зачем?

– Я не знала, что делать.

Она выпустила мое лицо. Я прижала ладони к щекам, не зная, как остановить свою странную, неправильную кровь, как сделать так, чтобы она не стекала по моей шее, заливая одежду.

– Ты разрушила семью до основания, – сказала Лума.

Это меня разозлило.

– Нет, не я. Бабушка Персефона была немногим лучше. Смотри хотя бы, что она сделала с Артуром.

Услышав это имя, дедушка Миклош снова начал рычать.

– А что она сделала с Артуром?

– Она… – я поняла, что и сама не знаю. – Отец сказал, что она сделала его нашим слугой. Вроде как.

– Где папа? – требовательно спросила Лума. – Я сама у него спрошу.

– Он… мне кажется, он мертв.

– Ты лжешь!