Какое дерево росло в райском саду?

Самому Дарвину не удалось выявить канал или механизм, посредством которого стимуляция волокон запускает движение щупальцев или половинок листа. Он отметил, что от прикосновения к волокнам начинается движение жидкостей и по возбужденному растению проходят волны «агрегации». Однако он понимал, что это скорее результат возбуждения, разливающегося по всему растению, нежели его источник. И пришел в восторг, когда в 1874 году его современник Джон Бердон-Сандерсон открыл, что при прикосновении к волоскам в листе возникает электрический потенциал[105]. Бердон-Сандерсон был профессором физиологии в Университетском колледже Лондона и изучал активацию мышц у животных электрическими импульсами. И остроумец Дарвин, рассказывая об открытиях профессора, снова был только рад провести аналогию между царствами – он уподобил движение половинок листа сокращению мышц животного. Механизм запуска реакции при прикосновении к двум волоскам открыли лишь столетие спустя. Два исследователя из Боннского университета, а затем Александр Волков из Оквудского университета в штате Алабама обнаружили, что первое прикосновение к одному волоску активирует электрический потенциал, который запасается, будто во временной батарее, благодаря повышению концентрации ионов кальция в листовой пластинке. Он держится около 20 секунд, а затем рассеивается. Но если после этого дотронуться до второго волоска, возникает другой потенциал, и совокупный заряд преодолевает некую клеточную защиту и приводит к движению жидкости в клетках листа, и тогда капкан захлопывается. В сущности, у Dionaea есть краткосрочная память: растение хранит информацию о прежнем опыте и опирается на нее, определяя свое поведение в будущем.

В растительном организме обнаружили не только электрическую сигнализацию, воплотив мечты многих мыслителей-ботаников XVIII века, но и способность сохранять и вспоминать информацию – качество, которое до этого считалось прерогативой мозга. Вот удивился бы Эразм Дарвин!

17. Нарциссы Вордсворта

Нарциссы играли главную роль во многих ботанических спектаклях – расширенных аллегориях, сезонных празднествах, вычурных аналогиях, комедиях кви-про-кво. Английское название нарцисса – “daffodil” – происходит, вероятно, от англизированного «асфодель», понятной и простительной попытки объявить свою дикую лилию цветком с Елисейских полей. Согласно подзаголовку одного современного садоводческого справочника, это «самый популярный весенний цветок в мире»[106]

, и если ограничить целый сад одним цветочным горшком или вазоном, можно не сомневаться, каковы будут его обитатели в феврале или марте – золотые фанфары на палочке, прямые, дерзкие подражатели солнцу, заклинатели весны, первые по-настоящему яркие краски года.

Кроме того, нарциссы – постоянные участники долгих споров о растениях как метафорах человеческих чувств, а также, собственно, о том, обладают ли сами растения жизнью и чувствами. «Нарциссы» Вордсворта – самое известное стихотворение о цветах на английском языке, в оригинале не имеющее названия, и понимать его можно как угодно – и как радостную оду единению человека с природой, и как хрестоматийный пример того, как романтическая чувствительность переходит за грань сентиментальности и приписывает человеческие эмоции облакам, а фигуры деревенского танца – цветам.

Как тучи одинокой тень,

Бродил я, сумрачен и тих,И встретил в тот счастливый деньТолпу нарциссов золотых.

В тени ветвей у синих водОни водили хоровод.

Многие читатели сочтут, что попытка наделить растения способностью «водить хоровод», а не, скажем, «качаться на ветру», – классический пример натяжки, к которой мы прибегаем уже тысячи лет при описании мира природы. Мы не пытаемся называть вещи своими именами, что бы это ни значило, и даже нейтральным языком, а придумываем аналогии с поведением человека. Вордсворт олицетворяет нарциссы, и упорное нежелание сходить с точки зрения человека вызывает ложную уверенность, что в поведении растений можно найти все эмоции и привычки, сопровождающие поступки человека, – намерение, чувство, осмысленные нарративы. Хуже того, в данном конкретном случае Вордсворт повинен в грехе, который Джон Рескин впоследствии назвал «жалким заблуждением» (“the pathetic fallacy”) – приписывал собственные эмоциональные состояния бессознательным механизмам природы: в целом тучи в Озерном краю редко бывают одиноки. Романтики в ответ на это замечание ставили его с ног на голову и утверждали, что они не столько втискивают природу в рамки человеческого сознания, сколько видят ее проявления в человеке, как телесно, так и духовно.