Какое надувательство!

Томаса представили актерам несколько недель назад, но они, похоже, не узнали его, и прежде оживленная беседа с его появлением увяла.

— Мы уже встречались, я полагаю, — произнес он, положив в рот первый кусок.

Сид хрюкнул. Деннис Прайс отозвался:

— Разумеется. — И добавил: — Вы в данный момент работаете?

— Ну, э-э… да, — удивленно ответил Томас.

— В чем?

— Ну, я не знаю, как это на самом деле определить. Наверное, в акциях и ценных бумагах.

— «Акции и ценные бумаги», а? — сказал Сид. — Это для меня новость. Боултинги, наверное, заваривают? Разоблачение всех тайн Сити: Иэн Кармайкл в роли невинного юного банковского клерка, Терри-Томас [104] — его коварный босс. Неплохо звучит. Выглядеть должно достаточно курьезно.

— Не совсем. Мне кажется, у нас с вами легкое недопо…

— Постойте-постойте, я же помню, что где-то вас видел. — Сид уже несколько секунд в него всматривался. — Разве не вы играли викария в «Растяжке в обе стороны»?

— Нет, глупенький, то был Уолтер Хадд, — вмешался Деннис, не успел Томас отречься от этой роли. — Но ведь это вы играли полицейского в «Стоматологе в своем кресле»? [105]

— Нет-нет-нет, — произнесла Эсма. — Там играл Стюарт Сондерс. Милашка Стюарт. Но разве не вас я видела в «Следи за кормой»?

— Прекрати — там я играл, — ответил Сид. — Думаешь, я забуду? Нет, я все понял: «Следи за той лошадью». Вы были одним из шпионов.

— Или в «Гостинице хлопот»?

— Или «Жизнь как цирк»?

— Или в «Школе негодяев»? [106]

— Мне жаль вас разочаровывать, — Томас предупредительно поднял руку, — но все вы промахнулись. Боюсь, что я не лицедей. Когда я сказал, что занимаюсь акциями и ценными бумагами, я имел их в виду буквально. Я работаю в Сити. Я банкир.

— О.

Повисло более длительное молчание, которое наконец нарушила Эсма:

— Как это пленительно.

— Но что же, в таком случае, — спросил Деннис, — прибило вас к чужим берегам? Если позволите полюбопытствовать.

— Банк, который я представляю, вложил большие средства в эти студии. Иногда меня сюда посылают, чтобы я посмотрел, как все движется. Вот я и подумал, что, если это не покажется слишком навязчивым, я понаблюдаю сегодня за какими-нибудь съемками.

Деннис и Сид переглянулись.

— М-да… Как мне ни жаль, — отважился Сид, — но боюсь, что вы тут сами себе яму вырыли, приятель. Площадка сегодня закрыта.

— Площадка закрыта?

— Только Кен, Ширл и техники. Снимают то, что вы бы назвали довольно интимной сценой.

Томас внутренне улыбнулся: его информация оказалась верна.

— Ну, я надеюсь, никто не будет возражать — это же всего несколько минут…

Но в этот раз, похоже, ему действительно не повезло. Когда несколько минут спустя он прибыл на съемочную площадку, выяснилось, что в сцене, которая должна была сниматься, Кеннет Коннор вламывается в спальню Ширли Итон как раз, когда она собирается раздеться. Зрители, как более чем ясно дал понять помощник режиссера, крайне нежелательны.

Внутренне закипая от ярости, Томас уполз в тень за софитами и принялся обдумывать следующий ход. Он слышал, как режиссер и оба исполнителя реплика за репликой проходят весь диалог, разводят мизансцены и обсуждают ракурсы; вскоре потребовали тишины в студии, раздался крик «Мотор!» — и камеры, предположительно, заработали.

Невыносимо. Томасу удалось увидеть прекрасную Ширли Итон в халате, когда он выходил из ресторана, и мысль о том, что такая красота будет разоблачаться вдали от его жадного взора, была нестерпима. От мысли этой черствый и рассудочный бизнесмен, привыкший бесстрастно управлять созданием и уничтожением огромных финансовых состояний, готов был разрыдаться. Ситуация складывалась отчаянная. Следовало что-то предпринять.

Рыская в полутьме по периметру студии, Томас наткнулся на спасение в виде стремянки, прислоненной к каким-то декорациям. Прислушавшись к голосам актеров за гипсовой панелью, Томас понял, что собираются снимать второй дубль сцены в спальне. Он поднял голову и заметил два лучика света из отверстий, просверленных как раз рядом со стремянкой. Не удастся ли разглядеть сквозь них площадку? (Как он впоследствии выяснил, дырочки проделали в живописном полотне — жутковатом семейном портрете, висевшем на стене. В прорезях иногда появлялись настороженные глаза убийцы, от которых кровь у зрителей леденела в жилах.) Стараясь не шуметь, Томас взобрался на стремянку и обнаружил, что отверстия замечательно, как по заказу, соответствуют расположению человеческих глаз. Как будто их специально просверлили для этих целей. Несколько секунд он привыкал к ярким софитам на площадке, а потом глянул вниз и понял, что ему открывается вид на запретную спальню.