Читаем Какое надувательство! полностью

— Это ведь, наверное, не слишком весело — сидеть тут со мной взаперти. Это ведь не…

— С тобой хорошо сидеть. Честное слово. Я же тебе говорил. (И это было правдой.)

— Я знаю, но… Когда мне станет лучше, когда я расправлюсь с этой штукой, со мной… будет гораздо веселее. И тогда… понимаешь, тогда у нас с тобой что-то сможет начаться, правда? Мы ведь по-настоящему постараемся.

Я кивнул:

— Да. Конечно.

— На меня производит впечатление… в каком-то смысле, — неуверенно продолжила она. — Ведь не всякий мужчина… Не со всяким мужчиной мне было бы удобно — чтобы он находился тут все время, видел меня в постели и прочее. Наверное, самое большое впечатление — что ты не попробовал ничего…

— Ну, я бы не стал пользоваться своим преимуществом. По крайней мере, пока ты в таком состоянии.

— Нет, но мы знакомы уже пару месяцев, а большинство людей за это время… То есть, в нашем случае обстоятельства не позволяют, но… ты понимаешь. Должно быть, ты об этом хоть немного думал.

Конечно — хоть немного я об этом думал, пока вечер за вечером просиживал у постели Фионы. Иногда на ней был джемпер, иногда — только ночная рубашка, я касался ее голой руки, стряхивал ей с груди крошки, щупал шею — не выросла ли опухоль, клал ей в рот термометр и вытаскивал его, утешительно обнимал и целовал на сон грядущий в щеку. Как могут быть невинными все эти знаки внимания, как может не содержаться в них доля уклончивых взглядов и подавляемого возбуждения? Конечно, хоть немного я об этом думал. Между нами — и мы оба это знали — где-то в глубине струилось сильное чувство; игнорировать его было трудно, не признавать — глупо.

Но я просто улыбнулся в ответ.

— Не беспокойся, — проговорил я, направляясь в кухню за двумя чашками какао. — Сейчас я меньше всего думаю о сексе.

* * *

подвязки

черные

хлыст


чулки

бюстгальтер

отстегнуть


оргия

трогать

трусики


эрегированный

наручники

эластичный


расстегнуть

ажурные

колготки


торчащий

снимать

сосать


ложбинка

выделения

резинка


стриптиз

«Мазола»

гладкий


сосок

гладить

розовый


оседлать

лизать

влажно


кожа

бедра

раздвинутые


щупать

языком

нежно


спина

изгибается

со стоном


тихим

О господи

Да


пожалуйста

Не останавливайся

Да[108]

* * *

Я оставил содержимое подноса невымытым в кухне, прошел к столу и снова перечитал список. Он наполнил меня мрачными предчувствиями. После разговора с Патриком меня охватила решимость показать ему, что я умею писать о сексе не хуже остальных и что это не та тема, которой я стану избегать в своей книге об Уиншоу. И ситуация, которую я бы выбрал для подобного описания, представилась без затруднений. Когда мы встречались с Финдлеем в галерее «Нарцисс», мне удалось подслушать обрывок сплетни о том, как Родди Уиншоу однажды соблазнил юную художницу, пригласив ее на уик-энд в Йоркшир, а поскольку о подлинных обстоятельствах я ничего не знал и решил, что в этой книге границу между вымыслом и реальностью мне соблюдать неинтересно, то инцидент казался удачной отправной точкой. Но вот я корпел над этой сценой уже пятый вечер, и становилось совершенно очевидно, что у меня ничего не выходит.

Честно сказать, опыта в этой области у меня маловато. Знакомство с сексуально откровенными книгами и кинофильмами ограниченно. Несмотря на то что все эти годы моим основным сексуальным стимулом выступало телевидение, как это ни поразительно, мне, в сущности, удалось сохранить отвращение к порнографии (отвращение, вероятно основанное на принципе, если оглядываться в далекое прошлое). Даже в самых похабных фильмах, что я покупал, брал в прокате или записывал с эфира, как правило, присутствовало хоть какое-то художественное оправдание совокуплениям и раздеваниям, которые быстро стали основным объектом моего интереса. В действительности в кинотеатре на порносеансе я был один раз в жизни. Это случилось в середине 70-х, на последних мерзопакостных стадиях нашего с Верити брака. Уже несколько месяцев наша половая жизнь умирала медленной мучительной смертью, и в обоюдной панике мы решили, что визит в ближайший кинотеатр, специализирующийся на порнушке, хоть как-то ее оживит. К сожалению, нам не повезло. Фильм тот привлек внимание местной вечерней газеты: его выпустила лондонская киностудия, но снимался он целиком на натуре — в Бирмингеме. В результате среди местных жителей он пользовался огромной популярностью, и в зале сидели преимущественно пары средних лет — некоторые явно смотрели его не в первый раз, — имевшие досадную привычку перебивать сцену, скажем, орального секса на заднем сиденье автомобиля такими вот замечаниями: «Это тот кусок, где на заднем плане Трэси проехал на своем „моррис-майноре“„ или «А правда, педикюрный салон лучше смотрится, если его покрасить?“ Мы с Верити ушли из кино, нисколько не возбудившись, и остаток вечера провели, как мне помнится, перекладывая в альбоме фотографии из нашей недавней поездки на острова Скилли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее