Кальде Длинного Солнца

— Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок, — прошептала в ответ майтера Мята, и майтера Мрамор встала, чтобы выплеснуть содержимое чаши в огонь, ревущий на алтаре, как очень часто делала сама майтера Мята.

«Сначала голову, с бессильными рогами, — напомнила она себе. — Найди сочленение между черепом и позвоночником. Хорошо, что оно есть, нож не может резать кость. Теперь копыта, весело выкрашенные золотой краской. Быстрее! Еще быстрее. С такой скоростью ты провозишься весь полдень». Она пожалела, что так мало готовила, хотя у них редко бывало много мяса, которое нужно было резать.

— Ты будешь должна взять следующего, сив, — прошипела она. — Ты на самом деле должна!

— Сейчас мы не можем поменяться!

Она бросила в огонь последнее копыто, оставив от ног бедного козла окровавленные косматые обрубки. Все еще держа нож, она, как и прежде, повернулась к Окну.

— Прими, о Добрая Киприда, в жертву этого прекрасного козла. Мы просим: расскажи нам о тех временах, которые придут. Что мы будем делать? Твой самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. — Она молча помолилась Киприде, богине, которая со сцилладня казалась ей почти двойником себя, только побольше. — Но если ты выбираешь другой путь…

Она дала рукам упасть.

— Мы согласны. Теперь мы просим: расскажи нам через жертву.

В сцилладень, во время похорон Элодеи, жертвоприношения принесли зловещие плоды, мягко говоря. Разрезая живот козла, майтера Мята страстно надеялась на лучшее.

— Киприда благословляет… — Громче. Они напрягаются, чтобы услышать ее. — Киприда благословляет душу нашей ушедшей сив. — Она выпрямилась и расправила плечи. — Она уверяет, что все зло, которое сделала майтера, было прощено.

Голова козла содрогнулась в огне, разбрасывая угольки: предзнаменование насилия. Майтера Мята опять наклонилась над телом, лихорадочно пытаясь вспомнить то малое, что она знала о прорицаниях — замечания, оброненные в минуты отдыха патерой Щука и патерой Шелком, и вялые лекции майтеры Роза, которая говорила так, как будто испытывала отвращение, обучая ее.

Предсказания правой части животного касались дарителя и авгура, выполнявшего жертвоприношение; левой — паствы и всего города. Эта красная печень предсказывала кровавые дела, а среди запутанных кровеносных сосудов находились нож, символ авгура — хотя она не была авгуром, — намек на квадрат, квадратный стебель мяты, почти определенно, и рукоятка меча. Умрет ли она от меча? Нет, клинок направлен от нее. Значит, она будет держать меч, но она уже держала его, разве не так?

Во внутренностях еще были жирная маленькая рыба (наверно, лещ) и целая куча круглых предметов — ожерелья или кольца, скорее всего. Такое толкование будет приветствоваться, безусловно. Они лежат близко к лещу, а один на самом деле касается его головы — значит, время почти пришло. Майтера Мята поднялась на первые две ступеньки.

— Для дарителя. Богиня благоволит вам. Она довольна вашей жертвой. — Козел действительно был великолепен, и, предположительно, Киприда не предсказала бы богатство, если бы была недовольна. — Вы получите богатство, особенно драгоценности и золото, и очень быстро.

Усмехаясь от уха до уха, Лещ отступил назад.

— Для всех нас и для всего города: насилие и смерть, из которых выйдет добро. — Она посмотрела на тело, на знак сложения, который заметила там; но он уже исчез, даже если был. — Это все, что я могу видеть в этой жертве, хотя искусный авгур, такой как патера Шелк, безусловно, мог бы увидеть больше.

Ее глаза обыскали толпу вокруг алтаря в поисках Леща.

— Даритель имеет право первым потребовать мясо жертвы. Если он желает его, пусть выйдет вперед.

Бедняки уже старались пробраться поближе к алтарю.

— Сожги внутренности и легкие, сив! — прошипела майтера Мрамор.

Мудрый и хороший обычай требовал разрезать жертву на мелкие части, когда паства была большой, а здесь собралось не меньше двух тысяч человек; но своей очереди ждало множество жертв, и майтера Мята не питала доверия к собственному мастерству. Поэтому она распределила бедра и передние четвертины, получив в ответ восторженные улыбки.

«Следующая жертва. Пара белых голубей. Разделать или сжечь целиком?»

В принципе их можно есть, но она вспомнила, что во время последнего жертвоприношения, на похоронах Элодеи, Шелк сжег черного петуха целиком. Птиц можно читать, хотя это делают редко. Не оскорбится ли даритель, если она не прочитает этих голубей?

— Одного я прочитаю и сожгу, — твердо сказала она ему. — Второго мы разделим с богиней. Останься здесь, если хочешь его для себя.

Он покачал головой.

Голуби отчаянно били крыльями, пока она перерезала им горло.

Глубокий вздох.

— Прими, о Добрая Киприда, в жертву этих прекрасных голубей. Мы просим: расскажи нам о тех временах, которые придут. Что мы будем делать? Твой самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. — Неужели она действительно убила этих голубей? Она рискнула взглянуть на безжизненные тушки. — Но если ты, однако, выбираешь другой путь…

Она дала рукам упасть, сознавая, что крови на ее платье прибавилось.