Кальде Длинного Солнца

Шелк повернулся к ней и протянул руку:

— Ты можешь встать?

— Не знаю, патера. Я… я пыталась, когда ты пришел. Где все? — Ее пальцы, более твердые, чем человеческие, ухватились за его. Он поднял ее, напрягая всю силу; тут же проснулись наполовину зажившие раны, оставленные клювом белоголового.

Майтера Мрамор стояла, почти не качаясь, и пыталась стряхнуть пыль с длинной черной юбки, бормоча:

— Спасибо тебе, патера. Ты входил?.. Большое спасибо.

Шелк глубоко вздохнул:

— Боюсь, ты могла подумать, будто я вел себя неподобающе. Я должен объяснить тебе, что Его Святейшество Пролокьютор лично разрешил мне войти в киновию и принести тебе одежду. Его Святейшество здесь; я полагаю, что сейчас он в доме авгура.

Он подождал, не заговорит ли она, но майтера Мрамор ничего не ответила.

— Возможно, тебе лучше уйти в тень.

Она тяжеловесно оперлась о его руку; Шелк провел ее через арочные ворота и сад и усадил на ее обычное место в беседке.

— Я должна рассказать тебе кое-что, — сказала она голосом, совсем не похожим на ее собственный. — И я должна была рассказать тебе это давным-давно.

Шелк кивнул:

— И я тоже был должен рассказать тебе кое-что, майтера, давным-давно — и кое-что новое, что я должен рассказать тебе сейчас. Пожалуйста, дай мне сделать это первым — мне кажется, что так будет лучше всего.

Похоже, она не услышала его.

— Когда-то я родила ребенка, патера. Сына, мальчика. Это было… О, очень давно.

— Сконструировала сына, ты имеешь в виду. Ты и твой муж.

Она покачала головой:

— Родила его в крови и муках, патера. Великая Ехидна ослепила меня, и я не могу видеть богов, но этого было недостаточно. Поэтому я очень страдала, и, без сомнения, он тоже страдал, бедный крошка, хотя еще ничего не сделал. Мы едва не умерли, оба.

Шелк мог только глядеть в ее гладкое металлическое лицо.

— И сегодня наверху кто-то умер. Я не могу вспомнить, кто именно. Но вспомню, через мгновение. Прошлой ночью мне снились змеи, а я ненавижу змей. Если я говорю тебе об этом сейчас, то, возможно, только потому, что не хочу опять увидеть этот сон.

— Надеюсь, что нет, майтера, — сказал он. И добавил: — Думай о чем-нибудь другом, если сможешь.

— Это были… совсем не простые роды. Мне было сорок, и я никогда не рожала детей. Тогда нашей старшей сивиллой была майтера Бетель, исключительная женщина. Но толстая, одна из тех людей, которые не сбавляют вес, даже когда постятся. Она, когда постилась, становилась ужасно усталой, но никогда не худела.

Он кивнул, все больше и больше убеждаясь, что майтерой Мрамор опять кто-то завладел, и он даже знает, кто.

— Мы сделали вид, что я тоже растолстела. Она взяла привычку поддразнивать меня, наши сивиллы поверили ей. До этого я была очень маленькой женщиной.

— Я бы понес тебя, майтера, если бы мог, — сказал Шелк, тщательно следя за ее реакцией, — но мне тебя не поднять — ты слишком тяжелая.

Она не обратила внимания на его слова.

— Несколько плохих людей позлословили, но это все. Потом пришло мое время. Боль была ужасной. Майтера наняла в Орилле женщину, которая ухаживала за мной. Не самая порядочная женщина, сказала майтера, но во время нужды намного лучший друг, чем многие порядочные женщины. Эта женщина сказала, что часто принимает роды, вымыла свои руки, вымыла меня и объяснила, что делать, но он не вышел. Мой сын. Он не вышел в этот мир, хотя я тужилась и тужилась, и, наконец, настолько устала, что подумала, будто сейчас умру.

Ее рука — он сообразил, что сейчас она стала майтерой Роза — нашла его. Надеясь, что это успокоит ее, он сжал ладонь изо всех сил.

— Она разрезала меня ножом с ее кухни, который до этого сунула в кипящую воду. Кровь была повсюду. Ужас! Ужас! Потом пришел доктор, разрезал меня еще раз, и вот появился он, покрытый моей кровью и жиром. Мой сын. Они хотели, чтобы я нянчила его, но я не стала. Я знала, что за мой проступок Змеевидная Ехидна ослепит меня, не даст видеть богов, но я подумала, что, если я не буду ухаживать за ребенком, она может смягчиться и, в конце концов, даст мне увидеть ее. Она так и не смягчилась.

— Ты не обязана рассказывать мне все это, майтера, — сказал Шелк.

— Они попросили меня дать ему имя, и я дала. Они сказали, что найдут семью, которая хочет ребенка и примет его, и он никогда не узнает, но он узнал, много лет спустя. Когда он говорил с Мрамор, он сказал, что купил этот мантейон, и попросил передать это мне. И он назвал свое имя. Когда я услышала его имя, я тут же все поняла.

— Это больше не имеет никакого значения, майтера, — нежно сказал Шелк. — Все это было много лет назад, и сейчас весь город восстал, и все остальное не имеет значения. Ты должна отдохнуть. Найти душевный покой.

— Вот почему это произошло, — заключила майтера Мрамор. — Вот почему мой сын Кровинка купил наш мантейон и вызвал все эти тревоги.

Ветер принес дым от горящей смоковницы прямо к носу Шелка, и тот чихнул.

— Пускай все боги благословят тебя, патера, — сказала она обычным голосом.

— Спасибо, — ответил он и взял протянутый носовой платок.

— Можешь принести мне воды? Холодной воды?