Календарные дни

Человека того, предположила Екатерина Исаевна, в самом начале жизни еще безгрешного и нетребовательного, обделили. При лепке его души, характера и, стало быть, судьбы не хватило доброго слова, жесткого, как орден, примера. Обнесли парня любовью и успокоились, а может быть, не заметили родители, потому как им самим в свое время того же недодали. И так далее по цепочке, затерянной в тумане времен. Разберись сейчас, кто из старших больше виновен. Однако сокрыли половину сердца для него и исказили человеческий образ. Недолюбленный, не подозревая об этом, вырос так парень и заматерел — половинный.

Ну, а сама Екатерина Исаевна Миронова какова? То, что она прослужила в больнице поселка два десятка лет, записано в ее личном деле, стало быть, хранится в несгораемом сейфе хозяйства. На слуху у народа было подробнее. Люди из окрестных поселков и города видели, что эта маленькая, всегда приветливая женщина так и не огрубела в нудной возне с болезнями и смертью. И на нее даже любовались со стороны. В селе, особенно сытом и благополучном, имелся всегда такой порядок: учреждать на кого-нибудь любование и выказывать при случае восхищение чем попало. Любовались красной щекой, цветом глаз, дородностью, неугомонностью, смирением, умением отбрехаться от мужика, разумеется, все это относится к женщинам.

Миронову любили и привечали за безотказность и наиболее полное выполнение служебных обязанностей — за редкое милосердие.

В отличие от убыстренной части человечества, закупорившейся в городах, крестьяне помнили достаточно отблагодарительных слов, и в каждой интонации при их произношении обязательно высвечивала душевность.

— Доброго пути в самое распутье! — желала врачу одна поселковая жительница, завидя на улице и начиная кланяться уже за три дома.

— Матушка-сохранительница, поклон до земли твоим родителям и дочке вкупе! — благословляла терапевта встречная бабушка.

А местный краснобай, бывший начальник вещевого склада, а ныне заведующий сенными и фуражными сараями Мифчук уснащал заздравную речь санитарно-просветительскими терминами из брошюр:

— Товарищ Миронова, караульный народного здравоохранения, здравия вам желаю самого крепкого! А ведь мучаем мы вас, особенно в сроки инфекционных и простудных пандемий и массовых кишечных недоразумений!

Каждый поздоровается с доктором и прихвалит, как сумеет, — но наособицу.

Той зимой стояли сильные морозы, трещали бетонные подпорки электросетей, нападало много снега. Как и другие врачи, Екатерина Исаевна бегала по простудам и телесным хворям односельчан. А куда от недугов уклониться? Полпоселка заводчан ломило войну и на лесоповалах, и к пенсии эта половина осталась без спины. С конем же без спины работать никак невозможно. Пока конюх лошадь обряжает, сколько раз под живот поднырнет да у морды ее спляшет. В качалке на рысаке без спины не проедешь. Только взгляду с пассажирского поезда кажется, что по беговой дорожке гоняет на коне истукан да вожжи нехотя перебирает, но Миронова знала, какое напряжение испытывает наездник после пяти часов выездки.

Утром в пятницу Миронова принимала в больнице, после обеда навещала лежачих пациентов. Она уж наконец собралась домой, как в кабинет торопливо вошла испуганная фельдшерица Валентина.

— Пинегин сына привез! — доложила сестра с порога. — Мальчишка очень плох.

— Который из пяти братьев? — машинально спросила Екатерина Исаевна, ибо недавно осматривала погодков и все были здоровыми.

— Меньший. Леша. — Валентина почти толкала врача в приемную. — Нехороший он с виду.

Леша Пинегин лежал, мелко дыша, в испарине — скрутило, видно было, мальчонку напрочь. Около кушетки держался отец, совхозный механизатор.

— Измаял его живот, — простуженно доложил механизатор Пинегин. — Бабка грелку уложила к животу, так еще хужее.

Екатерина Исаевна и без осмотра догадалась, что у мальчика перитонит. Но что могли Пинегины предпринять по неведению своему? Исстари, да и сейчас, болезни по селам изгоняют холодом или жарой. Люди до сих пор совестятся лишний раз окликнуть медработника. Конторские, знала Миронова, посмелее, могут и с пустяком врача побеспокоить на правах равного образовательного ценза, а тракторист или конюх — редко и нехотя. Вот и Пинегины дело к худу повернули, и отец совсем растряс парнишечку, пока на механике ехал.

Мама Пинегина лежала сама в городской больнице, и Екатерина Исаевна отправила отца домой, но с тем, чтобы тот был начеку. Сама же позвонила в райцентр. «Скорую» пообещали выслать тотчас.

— Потерпи, Лешенька, — приговаривала Екатерина Исаевна, делая блокаду, и на сердце у нее было тревожно из-за переметенной дороги и беспомощности.

— Не больно, тетенька Катя, — мальчик мутно глядел на врача и, по-мужски стараясь не выдать боли и страха, успокаивал, но слова выговаривал трудно. — Холодно только…

— Деда Иван, дай ты, ради всего святого, дежурный тулуп на санки, — неожиданно попросила Екатерина Исаевна, решив идти навстречу машине. — Приладь веревку, чтобы сподручнее тащить.