Календарные дни

Сильная труба Майлса Дэвиса рассказывала о средневековой или сегодняшней Испании — дети просвещались посредством магнитофона в соседней комнате. Легкая и широкая, лишенная дешевой узорчатости и орнаментальности, мелодия заполняла малогабаритную квартиру. И Филину по страшной душевной простоте, за которую его любили и ненавидели многие, казалось, что он искренне сочувствует этому рабочему испанскому кружению, что до внезапного крика понимает страстную первооткрывательскую тоску старого и — надо же такому случиться — авангардного музыканта, кочующая душа которого, чтобы ни стряслось теперь в жизни, навсегда останется скользить над сытыми и блеклыми пашнями и холмами древней страны, над понурыми к обмелению речными протоками, над всем живым, что повстречалось ей в противоколумбовском путешествии и приобрело алмазную чуткую форму мелодии. Понимает и вот так объяснить может, про себя, конечно.

Только и было что непонятного — откуда и сильна взялось чувство у русского конторского мужика?

— Петь! — весело крикнула жена, пробегая на кухню. — Собакина сейчас звонила. Чудики в нашем городе, говорят, не перевелись. Один такой универсальный магазин разворошил. Ты ничего такого не видел?

ОБЛАВА

Позвонил Салтыков, командир пожарников, которого вряд ли назовешь краснобаем, и сказал, что есть лицензия на волка, есть вездеход, а красные флажки Антон Антонович Сменный добыл, — собирайся на облаву. Капитан Салтыков стал докладывать, как учили:

— Ружейная охота облавой или загоном на волков и некоторых других хищников бывает, как правило, наиболее успешной в пересеченной местности…

— Иван Сергеевич, это — охотминимум, — напомнил я, отодвигая макет газеты. — Конкретные предложения есть?

— Она заключается, — монотонно продолжал Салтыков, точно у него свинец в ушах плавился, — в следующем. Часть охотников, три — пять и больше, занимают, как правило, известные переходы зверей в вершине оврага, на седловине и в перелесках между смежными участками леса, а другие охотники обходят трудно, как правило, проходимые места, в которых залегли звери, и выгоняют их, как правило, на линию стрелков.

— Сейчас зарыдаю, как правило, от горя, Ваня! — простонал я в микрофон и хотел выбросить трубку с пятого этажа — не помогло.

— Еще эффективнее, — цитировал Салтыков, — бригадная охота на волков, как правило, с флажками — их можно сшить и самим из старого использованного кумача…

— Либо прекрати душу мотать, либо зарычу на весь город! — заорал я. — Можешь сказать, едем или не едем?

— Завтра в путь, — кротко пояснил Иван Сергеевич. — Перечисляю явочный список тех, кто честным трудом заслужил право на отстрел хищника в количестве одной головы. Это Антон Антонович Сменный, Анатолий Маковкин, Михаил Нелишнев и сам Гектор Семенович Гагаров. Встречаемся у Гагарова в шесть утра.

Компания теплая, притертая, как гарь в химической ступе. Утром прибыли с рюкзаками, доверху набитыми, с личным оружием в кожаных чехлах. Радость всех переполняла, а поздоровались сдержанно, чтобы не спугнуть удачу, — та шумливых и восторженных не привечает. Влезли в вездеход, — ГСМ чья, не знаю, — вырулили на Сосновский тракт и ходу.

За рулем Салтыков, за старшего Гагаров, ему по чину положено.

В начале одиннадцатого, раз гнали без остановок, были уже на Взвозной лесной даче. Симка Мельников, егерь, встретил нас у казенного дома. Ощерился в улыбках, как подкатили к самым его валенкам, а не залаял, подлец. Любил летом запрячь нас в цепь; вместо положенной отработки по охране природы и живности — траву стричь для своей однорогой прожорливой, как саранча, коровы да еще стянуть с человека что ни попало: ремень кожаный, кепи десантника, платок шейный. Кинулся бестия кубарем к вездеходу — дверцу отворять, запричитал гостеприимно, но лишь председателя второго охотколлектива Гагарова под руку ухватил и помог выйти.

Гектор Семенович, бывший корветтен-капитан — хотя, может быть, прикидывался им перед нами — в лисьей круглой шапке, в рыжей бороде колом, в полярных унтах — вылитый степной налетчик, оттолкнул руку егерька, взошли на помост, отдуваясь. Симка успел-таки выхватить у председателя ружейную снасть да чуть того в короткопалую руку не чмокнул — чисто от окаянной радости, а разреши представитель профсоюза, так заместо волка лег бы под выстрел начальника и только землю царапнул бы на прощание.

Мы потоптались у порога, чтобы не втащить грязи в горницу. На горизонте густо синели ельники. Снег в полях слепил — день завтрашний обещался быть путным.

Разместились в комнате, распоясались, уши стали у меня гореть, как всегда с холода, а над высоким, как бы судейским стулом зеленел угрозами плакат насчет бешенства и энцефалита.

— Шлепни меня на месте, если это не финский карабин самой последней марки, у нас в продаже не бывший и не будущий в! — закричал Симка таким голосом, точно помощь выкликал из карстового провала, в руках у него сверкнуло золотом оружие Гагарова.