Калигула

Вплоть до последней весны нашего пребывания на вилле моя прабабка Ливия, все видящая и все понимающая, пыталась поднять мне настроение – знакомила с бесконечной чередой женихов и интересовалась, не приглянулся ли мне кто-нибудь из них. Мать никогда бы не стала об этом спрашивать, и мнения Агриппины о ее будущем муже никто не узнавал. Нет нужды говорить, что ни один жених меня не заинтересовал. Разумеется, Ливия отмела самых алчных, бесталанных, жестоких и распущенных, но даже те, что остались, – а это были лучшие юноши Рима – не привлекли моего внимания. Разве могла я допустить хотя бы мысль о том, чтобы уйти из своей семьи в чужую, когда наш род угасал на глазах и оказался на грани исчезновения?

С наступлением лета наша прабабка совсем одряхлела. Казалось, ее тело больше не хочет жить, хотя ум, острый язык и едкий сарказм никуда не делись. Скорее наоборот, в те дни она была особенно прямолинейна и беспощадна в суждениях, отчего заметно поредела толпа важных посетителей виллы, зато Калигула ловил каждое ее слово и перенимал язвительный склад ума, что в дальнейшем принесло ему немало проблем. Думаю, если бы нас не заставили поселиться в доме прабабушки, судьба Калигулы сложилась бы по-другому.

К Ливии приглашали лучших врачей Рима. Она отказывалась прислушиваться к врачам-иудеям, поскольку считала их нечестивцами, не признающими истинных римских богов, греки, на ее взгляд, были безнравственными, а от египтян несло Марком Антонием и иже с ним. То есть принимала она советы только лекарей – уроженцев Рима, но всем известно, что они заметно уступают грекам, иудеям и египтянам в искусстве излечения. Итак, наша прабабушка медленно угасала.

Когда лето набрало силу и окутало город душной, липкой вонью, Ливия оказалась слишком слаба, чтобы, по своему обычаю, перебраться на приморскую виллу. А когда в саду стали опадать листья и мир поменял зеленый наряд на золотой, она сначала не смогла покидать дом, потом – свои покои, потом – свое ложе.

В первые дни осени Ливия призвала нас к себе. Кажется, это случилось через пару дней после сентябрьских ид. Деревья по краям имения горели как начищенная медь и почти сливались с золотистым закатом. Ливия не вставала целый день и едва притронулась к еде. Ее рабы впервые всерьез забеспокоились. Прабабушка захотела видеть семью, а это всегда признак худшего. Агриппину вызвали из дома Агенобарба, и все наследники Германика, кроме тех двоих, что томились на острове-тюрьме, собрались вокруг постели Ливии. В неярком свете лампад мы были наедине с прабабкой.

– Ливилла, – сказала она, и я вздрогнула; как самая младшая в семье, я привыкла, что ко мне обращаются в последнюю очередь и уж точно никогда не обращались к первой. – Ливилла, – повторила она, – я знаю, ты все еще плачешь по матери и брату. Несмотря на все, что ты знаешь и что тебе говорили, ты хранишь надежду на их возвращение. Скажу здесь и сейчас: этому не бывать. Их судьба решена, и ты должна скрепить сердце и принять этот факт. Вы все должны это сделать. Если даже Нерон и ваша мать еще живы, у них остались считаные дни до переправы через последнюю реку. Это очень похвально – уважать членов своей семьи и желать им добра, однако настала пора забыть о них. Теперь вы должны думать о собственной безопасности. – С этими словами она откинулась на подушку и дальше обращалась ко всем нам: – Я умираю. Следующих Сатурналий уже не увижу. Когда выпадет снег, я уютно устроюсь в урне в том огромном барабане – мавзолее Августа. Я прожила долгую интересную жизнь и вполне готова завершить ее, так что за меня не бойтесь. Скоро я воссоединюсь с вашим прадедом. Наверняка он уже нашел способ стать правителем Элизия. Но когда я уйду, вас некому будет защитить. Знаю, здесь вы чувствовали себя в безопасности, но это благодаря моим постоянным усилиям, да и мое имя оберегает вас от змеев вроде Сеяна и Тиберия. Без меня и тот и другой будут угрожать вам. Если не хотите повторить судьбу матери, проявляйте осмотрительность во всем, что делаете.

– Неужели император позволит Сеяну убрать обоих преемников? – нахмурился Друз.

– Даже если этого не сделает Сеян, вполне возможно, мой сын сам это совершит. Ты его преемник только потому, что пока он не нашел кандидата получше. Не доверяй Тиберию! Тот факт, что ты приходишься ему родней, не спасет тебя. Я несколько раз извещала его о моей скорой кончине, а он так и не соизволил навестить меня. Он не устроит для меня похорон и не произнесет прощальные речи – вот как сильна его ненависть ко мне. И я, величайшая женщина в истории нашей великой империи, покину этот мир невоспетой.

Помню, как я заметила странный огонь в глазах Калигулы и нервно сглотнула, когда он шагнул к ложу Ливии.

– Я устрою твои похороны, – громко заявил он со свойственным ему жаром.

– Нет, не устроишь, – спокойно возразила прабабка.