Калигула

– Я стою в сердце круга из отважных и сильных людей, – говорил император. – Вот Геликон, который верно служил старому тирану и ни разу не оступился, служа мне. Вот германцы, мои телохранители, которые всегда хранили мне преданность. Вот преторианская гвардия, которая очистилась от влияния порочных префектов и стала надежной, верной силой – это лучшие люди Рима. А вот легионы, которые пришли со мной сюда, на этот мост, и неизменно следовали голосу своей совести, даже в опасности, и когда их продажные командиры подбивали их в Галлии на измену, они остались верны своему орлу, Риму и императору.

Эти слова были встречены неуверенным молчанием. Вряд ли легионерам понравилось напоминание о заговорах и мятежных речах, которые едва не привели их к бесчестью. Тем не менее они ждали продолжения. Со своего места я не могла видеть Калигулу или его свиту, но легко представила себе лицо брата, пока он прикидывал, что говорить дальше. Странное чувство юмора Гая нередко било мимо цели – не подвело бы оно его и на этот раз!

– Ваша преданность подверглась нелегкому испытанию, но вы все выдержали его. Все до единого. – (Солдаты облегченно перевели дух.) – Ни один император – ни великий Август, ни темный Тиберий – не имели столь доблестной и надежной армии, какую посчастливилось иметь мне. Клянусь Юпитером, даже у самого Цезаря, любимца солдат, не было такого войска. Салют вам! – Вероятно, он затем поднял свой бокал, потому что вдоль всего моста, даже около нас, солдаты разом поднесли к губам чаши с вином. – Все наши сомнения отныне в прошлом, – продолжил Калигула, когда чаши опустились. – Но осталось небольшое число предателей, которых сняли с их постов на побережье Галлии за участие в мятеже. На протяжении долгого пути сюда они были с нами, словно язва на теле армии. Пришло время избавиться от этой болезни.

Меня охватили дурные предчувствия. Впрочем, похоже, я была одинока в своих ощущениях. Несмотря на угрозу в последних словах Калигулы, на мосту царило приподнятое настроение.

С приближением вечера вдоль всего залива разожгли костры, и сгущающаяся темнота не могла помешать празднику. В золотом сиянии тысяч огней собравшиеся наблюдали, как из бухты Путеол выплывает дюжина судов. На самом деле это были небольшие гребные лодки, но их разукрасили так, чтобы они напоминали триремы с эллинскими узорами на маленьких поддельных парусах. Никто не знал, чего ожидать, поскольку никогда ничего подобного не происходило. Суда, на каждом из которых было по два гребца под управлением кормчего и небольшой вооруженный отряд, двинулись к платформе посреди моста. К носу лодок приделали острые тараны. Картина была великолепная, и весь мост взревел радостным смехом.

– Перед вами сейчас развернется Саламинское сражение, – с самодовольной ухмылкой объявил Калигула. – Греки и персы сойдутся в бою не на жизнь, а на смерть, и представление это разыграют для вас командиры Первого и Двадцатого.

Ужасный конец был уготован зачинщикам мятежа среди северных легионов. Все они принадлежали к римским сословиям патрициев и всадников. Их арестовали и привезли сюда вместе с армией, а теперь распределили между дюжиной лодок для инсценировки морского боя. Каждого облачили в тяжелые доспехи…

Представление шло под бурные овации зрителей. Когда какой-нибудь «корабль» топили, вся его команда под весом кольчуг и шлемов шла на дно. Огни на берегу пылали так ярко, что зрители сквозь прозрачную воду могли различить тела мятежников, неподвижно лежащие на дне залива.

Происходящее внезапно остро напомнило мне о других событиях. Я перенеслась в прошлое, на виллу Тиберия на Капри: вопящих от смертельного страха людей выбрасывают через перила балкона, и они долго падают, ударяются о скалы и погибают еще до того, как вода с плеском принимает их истерзанные останки. Мое воображение рисовало несчастного гонца, который лежал на морском дне и не сводил незрячего взора с логова своего убийцы.

Затем я вновь с возрастающим ужасом наблюдала, как те самые мужи, когда-то возлежавшие рядом со мной на пирах, валятся с утлых лодчонок в волны. Их отчаянные крики немедленно поглощала вода, но еще несколько мучительных минут можно было видеть, как они бьются, пытаясь освободиться от доспехов. А потом несчастные навечно замирали на дне ярко освещенного моря, и только подводные течения плавно покачивали их на золотистом песке.

Мои пальцы судорожно теребили подол туники. Неожиданно мысль об одиноком существовании на далеком острове перестала меня пугать. Я даже пожалела, что еще не на Пандатарии, ведь тогда не пришлось бы наблюдать этот жуткий спектакль. Мой брат разыграл для своей армии представление, стоившее жизни дюжинам римских аристократов.

– Ливилла, они все изменники, – раздался за моей спиной негромкий голос, и я, оглянувшись, с удивлением увидела там Юлия Агриппу.