Калигула

Когда все расселись, был подан сигнал и открылись двери новой пристройки. Под оглушительные звуки фанфар в море дорогих белых тог и ярко окрашенных стол вышел человек в простой зеленой тунике. Кожаные сандалии на его ногах обеспечивали удобство без притязаний на красоту; судя по неровному шагу, он еще не вполне оправился от какой-то хвори или травмы. Затем я разглядела в его черных кудрях золотой лавровый венок. Колесничий. Могла бы сразу догадаться.

Довольно быстро гости тоже узнали его – и облегченно вздохнули: по слухам, в бедных районах города хозяйничала лихорадка, и оказаться рядом с усталым, не совсем здоровым представителем низших слоев было весьма рискованно. По правде говоря, среди собравшихся появление подобного персонажа никогда бы не приветствовалось, но в такое время – особенно!

Что же касается этого возницы, то он, похоже, стал новым героем Рима. Местный мальчишка всего за один год вознесся от полной безвестности до титула чемпиона, отвоевав его у когда-то столь удачливого гонщика из Испании. Звали этого человека Евтих, и перед его грубоватым обаянием никто не устоял. Гай поздравил его с феноменальной победой и несомненным талантом, посочувствовал тому, что тот за победу получил всего лишь венок, и объявил, что намерен должным образом вознаградить молодого чемпиона. И гости в немом изумлении смотрели, как шестнадцать германцев выкатывают к столам восемь низких тележек, на каждой из которых стояло по сундуку. Когда все восемь сундуков поставили в ряд перед растерявшимся возничим, два охранника рывком подняли крышку на одном из них.

По залам дворца пронесся вздох – гости уставились на гору золота. Восемь сундуков? Мозг взрывался при попытке представить, сколько там монет. К счастью, Калигула не замедлил утолить наше любопытство и заявил:

– Евтих, здесь два миллиона сестерциев. Это более достойная награда за храбрость и ловкость, проявленные тобой сегодня, чем жалкий венок!

Колесничий был настолько потрясен, что даже пошатнулся. Весь вечер после этого он просидел с выпученными глазами, не в силах прийти в себя от изумления. И не только он. Тем временем монеты увезли в конюшни партии Зеленых, а парня усадили среди почетных гостей – к пущему негодованию нашего дяди Клавдия.

На протяжении всего пира Гай болтал с Лепидом и Агриппой, своими ближайшими друзьями. Два римлянина зачарованно слушали рассказы своего приятеля с Востока о неслыханной для Рима роскоши, в которой утопали дворы различных восточных царей и сатрапов. Например, говорили, что Антиох Коммагенский, с которым мы встречались в доме Антонии, имел раба с шафрановой кожей и необыкновенными узкими глазами. Его привезли из далекой загадочной Серики только лишь для того, чтобы он умащивал маслами стопы Антиоха. Калигула недоверчиво рассмеялся и заметил, что если бы такую штуку проделал римлянин, то его бы насмешками выжили из города. И тем не менее брат и Лепид не могли оторваться от рассказов Агриппы. Периодически их прерывал Веспасиан, который не упускал ни малейшего предлога, чтобы обратиться к императору: попросить совета либо суждения, или преподнести ему какой-то подарок, или поделиться новостью. Этот провинциальный юноша был полон честолюбивых устремлений, насколько я могла судить.

Пир удался и как угощение, и как общественное событие, хотя ближе к ночи сгустились тучи и заметно похолодало. Но меня – и, по-видимому, Гая тоже – погода волновала в последнюю очередь. Когда основные блюда были съедены, а на столах остались лишь мириады подносов со сладостями и десертами, гости переключились на общение. Калигула продолжал беседу с друзьями, только уже не так увлеченно и все время поглядывал по сторонам. Сначала я подумала, что брат что-то потерял, но потом заметила, что его супруги больше нет с ним рядом. Тогда и я, нахмурившись, стала осматриваться. Наконец Ливия вышла из какого-то угла, статная и невозмутимая, и меня тут же охватили подозрения. На лице Калигулы мелькнуло сомнение, и больше мы оба не сводили с Ливии глаз.

Через какое-то время, пока Веспасиан пересказывал чью-то грубую и неуместную шутку о легионере в Альпах и одинокой козе, императрица Ливия Орестилла извинилась и под предлогом неких женских проблем снова удалилась. Брат прищурился, но кивнул. Не пристало мужчине расспрашивать жену о подобных вещах.

Ну а я готова была поставить сундук сестерциев на то, что Ливия лжет. Все ее поведение говорило об этом. Я поймала взгляд Калигулы. В нем застыл вопрос. Я медленно кивнула.

В этот миг, словно наш беззвучный диалог услышали боги, небо над Римом вспыхнуло ослепительной белизной. Это Юпитер опробовал свою первую молнию. Несколько мгновений спустя низкий рокот прокатился над городом в сторону Тибура и гор. Веспасиан, все еще блуждающий в нехитрых поворотах скабрезной шутки, оборвал себя на полуслове и уставился на небо. Тут вторая, еще более яркая молния прорезала темную пустоту над нами, и я заметила, как он двигает губами – считает про себя. Грохот Вулканова молота раздался почти сразу, и Веспасиан выпалил: