Калигула

Восторженно был встречен приход Гая к власти и в провинциях, особенно на Востоке, где была свежа память о его путешествии с отцом в Сирию и Египет. Ликовали и легионы на Западе. На берегах Рейна высоко чтили память о Германике и были рады приходу к власти его сына. Двадцать три года назад рейнские легионы не смогли заставить Германика оспорить высшую власть у Тиберия, и вот теперь сын любимого полководца стал принцепсом, в чем многим виделась глубокая справедливость.

Сохранилась любопытная надпись из города Ассия в Малой Азии, в древней Троаде, который Гай в детстве посетил вместе с отцом, когда знакомился с местами, воспетыми Гомером и Вергилием. Его жители были особенно обрадованы воцарением Гая, поскольку хорошо помнили, как он с отцом своим посетил их город и даже, оказывается, обещал содействовать его процветанию:

«В год консульства Гнея Ацеррония и Гая Понтия Петрония Нигрина (37 г.). Решение по поручению народа Ассия:

Так как было объявлено о долгожданном для всех восхождении на престол Гая Цезаря Германика, и мир не знает меры в своей радости, и так как каждый город и каждый народ спешит увидеть бога, потому что теперь наступил золотой век для всего человечества, городской совет, римские купцы и народ Ассия постановили образовать посольство из самых уважаемых римлян и греков, чтобы оно поздравило его и ходатайствовало перед ним, дабы он помнил о городе и заботился о нем, как он это пообещал нашему городу, когда впервые прибыл в провинцию со своим отцом Германиком»^{244}

.

Конечно, едва ли Гай помнил те обещания, которые дал славным жителям Ассия его отец от своего имени и имени шестилетнего сына, но скорее всего это напоминание, да еще столь лестно оформленное, он встретил не без удовольствия.

Десятки миллионов подданных Империи могли быть уверены в наступлении золотого века. Молодой, прекрасный император выглядел, казалось, надежной гарантией этого. Ведь если боги даруют ему жизнь, столь же долгую, как Августу и Тиберию, то править Гаю Цезарю суждено никак не менее полувека. Август, напомним, ушел из жизни на семьдесят шестом, а Тиберий — на семьдесят девятом году жизни. Легко было подумать, что конец наступившего правления из ныне живущих суждено увидеть лишь детям и людям юного возраста… Никто бы весной 37 года, казавшейся столь счастливой для будущего Римской державы, не поверил бы, что их современниками ныне являются пять (!) будущих императоров, трое из которых старше Гая, причем двое — намного. (Клавдию было сорок шесть лет, Гальбе — сорок, Веспасиану — двадцать семь; моложе Гая были будущие цезари Вителий — двадцать два года и Отон — ему шел пятый год.)

Гай, правда, могучим здоровьем от природы не отличался. С детства он страдал падучей болезнью (эпилепсией), подобно своему великому предку и тезке божественному Юлию, «в юности, хоть и был вынослив, но по временам от внезапной слабости почти не мог ни ходить, ни стоять, ни держаться, ни прийти в себя»^{245}.

Каким же видели молодого императора римляне? Светоний дает нам совсем не лестный его портрет:

«Росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело грузное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые, лоб широкий и хмурый, волосы на голове — редкие, с плешью на темени, а по телу — густые. Поэтому считалось смертным преступлением посмотреть на него сверху, когда он проходил мимо, или ненароком произнести слово «коза». Лицо свое, уже от природы дурное и отталкивающее, он старался сделать еще свирепее, перед зеркалом наводя на него пугающее и устрашающее выражение»^{246}.

Описанию Светония, однако, противоречат сохранившиеся изображения нашего героя. До нас, правда, их дошло совсем немного, поскольку после гибели Калигулы сенат принял «Закон об осуждении памяти» и все его портреты должны были быть уничтожены. Тем не менее часть их сохранилась.

На монетах времени правления Калигулы изображен благородный профиль императора. На мраморных бюстах у него совсем не редкие волосы, согласно описанию Светония, а достаточно густые и без всякого намека на плешь. Лучшим из скульптурных портретов Гая признается мраморный бюст, хранящийся в музее Копенгагена. Мы видим, что у Калигулы был широкий лоб, как и у всех известных нам представителей династии Юлиев — Клавдиев, прическа, при которой волосы зачесывались на лоб. Подобную прическу носили Август и Тиберий. Рот Гая на этом скульптурном изображении имеет несколько странную и малоприятную форму, передающую, очевидно, неровность его характера. В самом лице замечательно передано нечто настораживающее…^{247}