Калиновый мост

Так что в их интересах добраться до дома как можно быстрее. Потом он уйдет в лес, хотя бы на полчаса-час. Ему хватит. Спустит пар. Найдет выход ярости и гневу, той илистой мгле, что всколыхнулась, вскаламутилась и поднялась на поверхность сознания от неосторожной и глупой попытки Параски, спаявшись с его потребностью в Лэле, которой просто нельзя сейчас воли давать. Не сегодня, однозначно.

Гремучий коктейль. Взрывоопасный!

Испугает, оттолкнет и точно не достигнет понимания. А сама мысль об этом пугала Захара больше всего остального, руша хлипкие остатки иллюзии хоть какой-то власти над собственными демонами и тьмой. Над единственным демоном… Но, предки! Разве и одного не довольно, чтобы вновь всю жизнь исковеркать, когда он только получил такой дар в руки?..

Лэля больше ничего не говорила, то ли уловив, как стремительно накаляется атмосфера внутри замкнутого пространства авто; то ли насторожившись и все-таки испугавшись его настроения… Но и на то, чтобы выяснить это и попытаться как-то успокоить девушку, уже у него резервов не хватило. Оставшиеся крохи уходили на маршрут. Хотя тут, как ни крути, прорвавшаяся суть подсобила, никто сейчас не посоревновался бы с ним в реакции, чутье или скорости. Даже продолжающий тихо поскуливать с заднего сидения Блуд.

— Ульи необходимо проверять так часто? С ними что-то произойти может? Или уже пора мед качать? — с искренним интересом и достаточно спокойно, надеясь, что утаила внутреннюю дрожь, уточнила Лэля, когда они вошли в дом и он озвучил «вескую причину», чтобы тут же уйти.

Ее пугало то, что придется вновь остаться одной. Пугало непонимание всего, что случилось на рынке недавно, эта женщина с ее непонятными криками… Зачем? Какая цель?.. Чего она хотела от Лэли?

А еще ее пугал Захар… Впервые за все это время. И от этого во рту появлялась желчь, стирая сладость медового аромата, что обычно окутывал Лэлю около него. Оставалась только острота и горечь, и еще какая-то тяжелая, дикая примесь, которую ей так и не удалось отделить и вспомнить.

Или это ее страх таков по аромату?.. Страх, кажется, впервые за эти дни вставший между Лэлей и Захаром.

Потому что создавалось такое ощущение, будто рядом с ней и вовсе не человек, а какая-то бешеная воронка урагана, громыхающая и сверкающая разрядами молний… Или безумный, мечущийся в бешенстве зверь.

Тихий скулеж Блуда, оставшегося у крыльца, только усиливал мрачное, тревожное чувство леденящего ужаса, расползающегося по спине Лэли липкими щупальцами; заставлял тонкие волоски по всему телу топорщиться, как от разрядов тока в воздухе. Что могло так напугать настолько крупного пса, тренированного по какой-то там программе к тому же?!

И все же, даже со всем этим страхом, она не желала, чтобы Захар уходил! Не хотела этого настолько, что готова была вцепиться в него руками и ногтями, попытаться всем своим небольшим весом удержать! Потому что появилось внутри Лэли некое, не вполне оформленное, но очень стойкое убеждение, что его нельзя отпускать.

Ни при каких условиях!

Но и как в реальности остановить мужчину, она не знала. И отчего-то помимо страха, испытывала непонятное, но словно бы очень привычное для себя состояние робости и неуверенности… Хотя нет, вернее сказать — полной уверенности, что ни на что повлиять никогда не сможет.

Беспомощность…

Ядовитые эмоции, на корню отравляющие все то чудесное и волшебное, что она чувствовала в последние дни около Захара; разрушающие нечто еще очень осторожное и хрупкое внутри Лэли, казавшееся таким близким еще утром, или когда на рынке обнимал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Захар… — ее голос дрожал.

— Что, моя лэле? — его ломался хрипотой, как камни срываются с горного обрыва в бездну с низким гулом.

— Не уходи… — едва слышно, как будто только в мыслях.

— Я быстро обернусь, моя бесценная. Мне это нужно сделать. А ты просто не выходи из дому. Дождись… Блуд на веранде будет, чтобы ты не оступилась, не поранилась, — горячие пальцы костяшками прошлись по ее щеке, чуть задев дрожащие губы.

Замерли. Обхватили внезапно щеку всей пригоршней, чуть сжались, воровато и жадно. Он шумно вдохнул, как сквозь зубы протягивая воздух.

Лэля застыла, а по телу дрожь, и вновь то пламя, как в машине, когда из дому выезжали! Сердце птицей забилось в груди! Непонятно, к Захару или от него рвется? Нет… к нему! Хоть и страшно, а к этому непонятному и мрачному, но такому доброму к ней мужчине тянется!

И он к ней тянется тоже, ощущает. Энергетика эта его невероятная какая-то, опаляющая ее кожу. Все его тело склонилось, приблизилось впритык, чувствует. А рука, что лицо Лэли держит, дрожит так, будто он сильнее пальцы стиснуть хочет, дернуть всю ее на себя, и сам себя сдерживает! Едва зубами не скрежещет.

— Я быстро вернусь. Обещаю, — повторил отрывисто, с тем же гулом, обдав ее губы сухим жаром крошащегося шепота своих слов.