Калёные тропы

Перед ними, — они лежали на заросшем бурьяном кургане, — как на ладони, раскрывалась живописная панорама Воронежа. Желтые купы деревьев, ровные ряды, уходивших в глубину улиц и высокая белая колокольня с горевшим, как факел, крестом картинно вырисовывались на багровом фоне заката. Тяжелый грохот раскатывался в темнеющем небе. Тут и там возникали белые клубочки шрапнелей. В степи перед городом тоже происходило движение. Правее того места, где лежали они, перебегали, нагнувшись, фигурки людей, казавшиеся крошечными издалека. Позади них в стороне Усмани шевелилась за холмами какая-то темная масса. Оттуда вперебой стрекотали пулеметы и выходили ровные, как на ученье, длинные цепи солдат. Среди них взлетали черные вихри рвавшихся снарядов. Левее, у самой окраины города, где поднимался высокий столб пыли и откуда доносился многоголосый сливающийся крик, кружился всадник, размахивая шашкой.

— Вот бы этого снять, — сказал Зорич.

— Не достанет. Здесь больше трех верст. Ты знаешь, мне пришла одна мысль.

— Ну?

— Они сейчас встретятся, как следует быть изругают друг друга и, соединившись, войдут в город. Вот я и думаю: что, если мы под шумок войдем вместе с; ними и, пользуясь темнотой, устроим им панику?

— Идея хорошая, — поддержал Зорич, потрогав горбатый нос, — но ведь нас только шесть человек.

— Ну и что же? Для такого дела чем меньше, тем лучше. Слушай… — Дундич подвинулся к товарищу и, изредка поглядывая на поле сражения, стал не спеша объяснять задуманный план.

Полки корпуса Мамонтова входили в Воронеж. Конский топот, остервенелые крики ездовых и железное громыхание артиллерийских запряжек будоражили погруженные во мрак пустынные улицы.

Солдаты, удрученные сознанием неожиданно пережитого позора, вяло переговаривались, вполголоса ругали начальство и угрюмо посматривали на редко освещенные окна.

Сотник Красавин стоял на перекрестке у городского театра и, сердито покрикивая, распоряжался движением.

— Какого полка? Эй, фигура, кому говорю? — хриплым голосом спрашивал он, стараясь рассмотреть при свете месяца проходившую часть.

— Семьдесят шестого непобедимого, — грубо сказал из рядов чей-то голос.

— Как отвечаешь, мерзавец! — крикнул Красавин. — Смотри! Я до тебя доберусь!

— Найди попробуй, ваше благородие, — буркнул под нос казак. — Покричал бы в степи, когда своя своих били.

К сотнику подъехал усатый вахмистр бравого вида. Щуря глаза на блестящие полоски погон, он спросил вежливо:

— Ваше благородие, а двенадцатому полку куда прикажете становиться?

— Двенадцатому? Третья улица направо. Спросишь Жандармскую. Там на углу ждут квартирьеры. Понятно? Езжай!

Вахмистр поблагодарил и тронул лошадь рысью по улице.

Мимо Красавина прошла последняя сотня. Он собрался было итти, как вдруг в темноте вновь послышался конский топот.

— Эй! Какой части? — окликнул сотник, увидя надвигавшуюся на него группу всадников.

— Штаба корпуса, — сказал в ответ молодой, бодрый голос.

— Какого корпуса?

— Гэнэрала Мамонтова… Поручик князь Микэладзэ, — представился подъехавший офицер. Он нагнулся с седла, блеснув газырями нарядной черкески. — А ви, сотник, что тут подэливаэтэ?

— По долгу службы… А эти, князь, с вами? — Красавин показал на оставшихся поодаль четырех всадников.

— Да. То мои ординарци, — сказал Дундич. — Скажитэ, как нам проэхат к штабу корпуса?

— А вот за углом. Четвертый или пятый дом по правой руке. Да там увидите.

— Проститэ, сотник, но я вас гдэ-то встрэчал, — сказал Дундич. — Ви нашэго корпуса?

— Нет, генерала Шкуро.

— Ах, вот как! — Дундич усмехнулся. — Ну, ви, признаться, основательно всипали нам. Да. — Он, звякнув шашкой о стремя, спешился, передал лошадь Зоричу и, вынув из кармана золотой портсигар, предложил Красавину папиросу.

— Благодарю, князь. Не курю, — отказался Красавин.

На улице послышался грузный топот множества ног. Бойко отбивая шаг по мостовой, к перекрестку подходил взвод солдат.

— Кто идет? — окликнул сотник. — Старший, ко мне!

От строя отделился человек, подбежал к Красавину и, увидев офицера, сказал:

— Так что, разрешите доложить, застава, ваше благородие.

— Куда заступаете?

— А вон на перекресток, ваше благородие.

— Ну, хорошо. Ступай. Да смотри, чтоб уши не вешали.

— Слушаю, ваше благородие. Не извольте беспокоиться.

Унтер-офицер четко повернулся и, придерживая шашку, побежал к остановившемуся взводу.

— Нэ понимаю всэ жэ, сотник, как это ви в полэ сразу нас нэ узнали? — спросил Дундич.

— И понимать нечего, князь, — грубо ответил Красавин. — Мы ждали Буденного.

— То-то ви нэ жалэли снарядов. У вас, видно, болшие запаси?

— А что? — Красавин подвинулся и пристально посмотрел в лицо Дундича. — Так вы из штаба корпуса, князь?

— Да. Я вам ужэ говорил.

— И давно вы при штабе?

— С лэдяного похода.

— Гм… Вот как! Давненько.

Зорич вздрогнул, увидев, как сотник бросил на Дундича полный подозрения взгляд. Рука серба тихо скользнула в карман, где лежала граната. Это движение и выражение тревоги и беспокойства на лице Зорича не ускользнули от Красавина и укрепили возникшее у него подозрение.