Калипсо

Запах был всегда один и тот же. Чистящие средства, антисептик для рук, лекарства и разваренная еда. Номер комнаты мигнул на дисплее около вахты, и предупредительный сигнал тихо и настойчиво зазвонил. Резиновые подошвы ее обуви зашлепали по линолеуму. Ссохшийся старик сидел в кресле перед телевизором. Голова качалась из стороны в сторону, не попадая в такт трансляции концерта Венского филармонического оркестра.

Она кивнула медперсоналу. Старший из них, бородатый и краснощекий мужчина, поднялся.

– Он просыпался ночью.

Женщина криво улыбнулась.

– От новогодних петард?

– Он успокоился, когда мы надели на него противошумовые наушники. Теперь он не дает нам их снять.

Комната находилась в конце желтого коридора. Дверь открылась тяжело, но бесшумно. Она подождала, пока свет снаружи не превратится только в полоску над дверью, а звуки не исчезнут совсем, когда единственное, что ей станет слышно – его медленное дыхание и тиканье часов на ночном столике. Она поставила сумку на узкий диван, положила парку и шапку сверху.

– С Новым годом, – сказала она, хотя тот, кто лежал на кровати, не мог услышать. Подвинув стул вплотную, она взяла его за руку. Он стал хватать ртом воздух, почувствовал прикосновение и запах. Он знал, что это она. Она держала его за руку, пока дрожь в его теле не унялась. Затем подняла голову. Когда-то она могла узнавать себя в его глазах. Она могла гладить его гладкий подбородок и видеть, что у него ее черты, ее цвет кожи. Тогда он был всего лишь свертком с гривой черных волос и ртом, принявшим форму ее груди, она лежала рядом с ним и плакала. От гордости и любви, от страха за будущее и нежности. Так она плакала и сейчас.

Она провела рукой по обожженной кислотой щеке. Погладила большим пальцем оплавленное веко и почувствовала пустоту за ним. Провела по углублению на носу, где когда-то была горбинка. Затем отодвинула наушник и наклонилась к нему.

– С Новым годом, Номи, – прошептала она и положила руку на его шею. – Мальчик мой.

Когда он уснул, она взяла сумку и вышла в ванную. Удостоверилась, что дверь заперта, сняла блузку и встала на цыпочки у шкафа. Запищал телефон, но она его проигнорировала. Рука знала, куда ей. В самую глубину верхней полки. Вот. Она чувствовала грубую кожу, оборачивая руку ремнем. Встав перед зеркалом, увидела себя, кабинку душа и светло-зеленые стены.

Кожаный ремень обжег плечо. Она ударила снова. И снова.

Ключицы, горло, вниз по спине. Она била, в глазах темнело, била еще раз, считала дыхание, но не отрывала взгляда от зеркала. От глаз полных ненависти. Только когда ее зашатало, она остановилась. Достала из сумки телефон и сделала фотографию.

Одевшись, она перезвонила.

– Привет, это Кафа. Ты здесь?

– Я стою на улице, – ответил Фредрик.

Он припарковался с другой стороны улицы.

– Прохладно, – сказала она.

– На самом деле, для снегопада слишком холодно, – сказал Фредрик. Он откинулся на деревянные шарики, прикрепленные к подголовнику, и посмотрел на нее. – Что-то случилось?

– Нет. Слезы от холода.

Она открыла сумку и, достав конверт, вынула из него фотографии.

– Застрелена с близкого расстояния. Кажется у нее были близнецы? Боже мой.

Фредрик поверх очков покосился на снимки. На них было безжизненное лицо Петры Юханссен. Из полуоткрытого рта вирусолога кровь вытекла на край шапки над ухом.

Они поехали вниз по Уэландсгате, мимо площади Александра Кьелланда. На дороге почти не было машин. Нет солнца, нет облаков, только сине-серое застывшее небо. Оба молчали, пока не оказались далеко за городом.

– Эгона Борга убил не снайпер из отряда «Дельта».

– В смысле?

Фредрик чуть помедлил.

– Нашли оружие. Наверху, на балконе. Шведская снайперская винтовка, PSG 90. С отпечатками пальцев убийцы на прикладе. Они принадлежат шведскому солдату. Солдату, вернувшемуся с изуродованным лицом.

Также они нашли там шляпу и черное пальто.

– Стаффан Хейхе, – сказал он. – Пятого солдата звали Стаффан Хейхе.