Калиш (Погробовец)

Они принадлежали к двум зажиточным родам, охотно — согласно обычаю — посылавшим детей на княжеский двор, так как это был лучший способ многому выучиться, послужить и достигнуть высших степеней, а сверх того, получить и земельный надел.

Заремба и Налэнч, согласно старому славянскому обычаю, поклялись быть братьями, так как в Польше еще существовало тогда братство по оружию.

Почти однолетки, Павлик Налэнч и Михно Заремба были оба красавцами, вместе проходили рыцарский стаж, но по характеру были совершенно не похожи друг на друга.

Именно это различие их и сковало; Заремба вспыльчивый, воспламеняющийся, словно трут, легко ссорящийся, болтун, неумеренный. Налэнч мужественный, с выдержкой, упрямец, но скрытный и внешне медлительный.

Заремба подогревал Налэнча, а тот сдерживал друга и успокаивал. Один без другого шагу не сделал, и когда приходилось расстаться на более продолжительный срок, скучали постоянно, и разлука давалась им тяжело.

У них был общий кошелек, общее имущество, все общее. В отсутствие Зарембы за него являлся Налэнч, Михно тоже никому не разрешал слова сказать против друга. Знали их в этом отношении и придворные и в шутку называли близнецами.

У обоих дома оставались сестры и — чтобы ближе породниться — обещали друг другу заочно, что каждый женится на сестре другого.

В сражениях каждый защищал и охранял друга, даже жертвуя жизнью.

Пшемкс относился к ним хорошо, они оба тоже были к нему привязаны, однако не льстили и не прислуживались, а Заремба открыто и храбро говорил правду в глаза.

Случайно князь Болеслав обоих определил в свадебную дружину, обратив внимание на их род и рыцарский вид. Они собирались в путь радостно, ожидая увидать новый двор и новый мир. Оба знали про Мину, но не помогали князю в его любовных похождениях.

Заремба даже предсказывал князю какое-то горе по этому поводу, и разгневанный Пшемко велел ему молчать.

Не думая, что это увлечение продлится, полагал, что — как часто случалось — князь даст немке приданое и выдаст ее замуж при дворе, а сам около жены и позабудет обо всем.

Князь Болеслав пробыл в Познани до отъезда племянника, не доверяя ему, и тронулся в путь домой, только когда весь двор уехал. Посланный курьер поскакал вперед, в Щецин.

На другое утро князь, выслушав молебен в придворной церкви, поехал домой, чувствуя, что с сердца скатился тяжелый камень.

Пшемко ехал печальный и сердитый, в думах о Мине, которую оставил в отчаянии, а когда при расставании она бросилась ему на шею, еле от нее ушел.

Мина, заливаясь слезами, бросилась на кровать, проклиная дядю, племянника и будущую княгиню, против которой произносила постоянные угрозы.

По дороге Пшемко все лишь думал о ней и говорил с поверенными, утешавшими князя. Один лишь Заремба при случае, не считаясь с Миной, советовал забыть простую девушку, которая в сущности была лишь пленница!

При щецинском дворе к приему готовились заранее и встретили жениха с большим почетом.

Седовласый Барвин, все его житье, а в особенности женская половина дома, были не похожи на распространившиеся уже по другим славянским дворам привычки.

Правда, что и тут уже сказывалось немецкое влияние, однако старые обычаи и предания были в почете, главным образом у женщин. При большой зажиточности бросалась в глаза простота нравов, невиданная в других местах. Двор выделялся своим отчасти сельским характером.

В силу необходимости ладивший с немцами, старик Барвин кланялся им и сам иногда прикидывался немцем, но в душе их ненавидел. Жаль ему было забранных земель, силой оторванных, да и сердцу тяжело и гордости нелегко было мириться нехотя с вынужденной уступчивостью.

Он обрадовался, что внучку выдаст замуж за польского князя.

Старик повел Пшемка, считая его уже сыном, в замок, расположенный на острове, старинный.

Барвин был серьезным, молчаливым мужем, никогда не жалующимся, печальным и изболевшим душой, но на его лице светилась радость по случаю приезда князя.

На всем его окружающем лежал отпечаток старины. Здесь соблюдался даже старый обычай отделять женщин от мужчин, и хотя в ту эпоху уже и в Германии, и у нас они допускались к общему столу, у Барвина в будни их не бывало.

Поэтому в первый день, когда ужинали при освещении, с музыкой и песнями, не было ни одной женщины. Может быть, где-нибудь и приглядывались к юному князю, да только из-за дверей.

Барвин усадил около себя Пшемка и вечером не заводил разговоров о свадьбе, так как, согласно старому обычаю, она должна была торжественно праздноваться завтра.

Завтра только должен был увидать невесту и Пшемко, когда дедушка даст разрешение на брак и велит ее привести.

За ужином разговор тянулся скучно; за жениха старался поддерживать веселье воевода Пшедпелк. Еды и питья для гостей было много, однако несмотря на усилия, что-то будто нависло над присутствовавшими, не то тревога, не то предчувствие. Разговор не клеился, посматривали друг на друга косо.