Калиш (Погробовец)

— Вы знаете, отец, что после дяди Болеслава я унаследовал не только его княжество, но и идею, не оставлявшую его всю жизнь. Я хотел вернуть прежний блеск короне Храброго. Как же теперь надеть ее на чело, на котором люди видят кровь невинной?

Он ломал руки.

— Успокойтесь, князь, — ответил Свинка. — Что церковь сможет сделать для вашей поддержки, то она сделает. Предстоит тебе великое дело… рядом с ним все мало. Но надо быть чистым в душе.

Он встал.

— Кайтесь, — добавил он, — а мы будем за вас молиться. Пшемыслав со слезами обнял его.

— Отец! Спаси меня от меня самого! Я отдаюсь тебе. Я очень несчастен.

Шепотом окончился разговор, и Свинка ушел взволнованный, печальный, погруженный в думы.

Предстоящее вскоре торжественное рукоположение, на которое надо было собраться в Калиш уже на другой день, отвлекло князя от мыслей в одиночестве, особенно его преследовавших. С большим отрядом, со свойственным ему великолепием Пшемыслав сопровождал Свинку в Калиш, где их уже ждали епископы.

Не все они радовались наравне с Яном Познанским выбору нового вождя. Уже до них дошли вести о его энергии и уме. Это был вождь не только номинальный, но и действительный глава, которым никто не смог бы руководить. С опасением поглядывали на эту рыцарскую фигуру, словно выкованную из меди….

Когда новый архиепископ, которому Пшемыслав преподнес драгоценный перстень, впервые повернулся от алтаря и стал благословлять народ, все почувствовали в нем вождя, знающего свою силу и мощь.

— Этот, — говорило шепотом духовенство. — никого не побоится.

Каштеляном калишского замка, где князь принимал духовенство, был недавно назначен Сендзивуй, сын прежнего познанского воеводы Яна, человек, выросший при дворе Пшемыслава, способный, смелый, но резкий и гордый.

Несмотря на видное занимаемое положение, поговаривали, что он им недоволен; оно казалось ему недостаточным и было причиной неприязненного настроения по отношению к князю. Сендзивуй думал, вероятно, что после отца получит воеводство Познанское.

Дня за два до приезда князя и приглашенных лиц каштелян, не очень-то обрадованный этим, так как ему предстояло занять второстепенное положение, а он привык здесь властвовать, был занят распоряжениями касательно приема и размещения гостей, когда вдруг увидел направляющегося к нему пешком Зарембу.

Знал он хорошо, что случилось с Зарембой и как он разъезжал, подстрекая тайно родных и Налэнчей против князя.

В юные годы Заремба и Сендзивуй были очень дружны. Оба похожих характеров, только тем отличались друг от друга, что Заремба никогда не скрывал своих мыслей и откровенно разражался выпадами, а каштелян скрытничал и притворялся таким, каким нужно было.

Заремба знал, что еще раньше Сендзивуй имел зуб против князя, хотя подлизывался и этим подлизыванием и лестью добился того, что ему дали калишский замок. Но этого ему было мало.

Ему хотелось стать воеводой в Познани, быть около князя и овладеть им, а этого не получилось.

С виду он был довольно прост, но на самом деле скрытен и ловок и никому не сообщал своих замыслов.

Его удивило появление Зарембы, явного врага князя, в такой момент, когда каштелян готовился к его приему. Это ему было неудобно, но думал, что, вероятно, Заремба покорился, жалеет о своей несдержанности и хочет просить прощения.

Заремба развязно подошел к нему, хотя теперь это было несвоевременно, так как один из них был наверху, а другой опустился очень низко.

— Не откажетесь ведь от меня в моем несчастьи? — начал гость.

— Я только удивляюсь, — ответил Сендзивуй, — что вы осмелились обращаться ко мне, чиновнику князя, и вспоминать прежнюю дружбу. Все говорят, что пан — враг нашего князя.

— И это верно, — громко сказал Заремба. — Вы, пан каштелян, — тут он подчеркнул нарочно титул, — не слишком гордитесь милостью князя! Что со мной случилось вчера, то может с вами случиться завтра. Потом и такой изгнанник, как я, пригодится…

— Довольно об этом на дворе, — проворчал Сендзивуй. — Хорошо, что вас тут никто не знает. Пойдемте в комнату.

— Ну что же! Не арестуете ведь меня! — засмеялся храбро Михно.

— Пока не должен, не арестую, — ответил каштелян.

Оба шли в комнаты не очень охотно.

Каштелян занимал прежнее помещение князя Болеслава, но теперь как раз должен был отвести его для князя и гостей. Поэтому они пошли в боковую комнату, где был хаос, так как туда снесли всю мебель и вещи, а не хватало времени расставить их.

Посмотрев на исхудавшего, загоревшего и с морщинами страсти на лице Зарембу, Сендзивуй улыбнулся.

— Что же? Не надоело тебе еще бегать, как лисе перед собаками? Хочешь умилостивить князя?

— Кто? Я? Просить? Его? — вспыхнул Заремба. — Я? Ну и угадал! Ты его так же любишь и знаешь, как и я, хотя он мил по отношению к тебе, а ты к нему. Мы старые товарищи, не будем же врать, так как это ни к чему. Я и не думаю скрывать, что у меня в мыслях, а к тебе пришел не просить о заступничестве, но подговорить тебя!

— Так ты попал скверно, — возразил холодно Сендзивуй. — Я не для вас.

— А кто знает? — ответил Заремба, удобно усаживаясь. — Побеседуем-ка по-старому.