Каллиграфия

— Если хочешь с ней перемолвиться, она в моем кабинете, — взглянув исподлобья, проговорил Актеон. О возможном переселении он распространяться не стал, так как помощница его весьма недвусмысленно дала ему понять, что Кристиана оповестит сама. Однако сие намерение что-то уж быстро выветрилось у нее из головы, и при встрече она ни знаком, ни намеком не указала человеку-в-черном на то, что собирается съезжать. Ее воображенье занимал лишь его вычерченный профиль, филигранные черты, гордая осанка, прямой, проницательный взгляд… И не хотела она замечать, что взгляд этот не несет в себе теплоты, как бывало прежде, а речи его содержат более формальностей, нежели ласковых обращений. Не промелькнет отныне озарение улыбки на точеном его лице, не дрогнет он, услыхав мелодичный ее голос или завидев вдалеке ее силуэт. Приписав поспешность, с какою действовал он при похищении итальянки, всего-то угрызениям совести и обостренному чувству ответственности учителя за ученика, Люси добровольно закрывала глаза на столь очевидные признаки охлаждения, поощряя в себе надежды на то, что дружественные их отношения вскоре перерастут в нечто большее. О, как обманывалась она! Сколь понапрасну тратила свои чары и красноречие! Джулия завладела его сердцем, подобно Цирцее, и пока истина скрывалась для Люси за туманом самообольщенья, пока тонкая нить ее дружбы с Кристианом не оборвалась, можно было рассчитывать на то, что она не переступит известной грани, коей не существует уже для возревновавшей женщины.

Так полагал Кристиан, однако, всячески стараясь укрепить в ней уверенность, допускал промах за промахом, что не укрылось бы от внимания Люси, не будь она ослеплена страстями. Страстью к нему, неудержимым желанием раз и навсегда покончить с Джулией и алчностью, которую вознамерилась она насытить, лишив жизни Актеона. Вот почему задумка с «переездом» так тщательно сохранялась в тайне.

«Завтра же поутру, — постановила она, — я предам смерти обоих. Узкоглазая из того полусгнившего сада подала мне отличную идею, предложив отвезти их в мафиозный притон. Она могла бы стать превосходной советчицей!»

А Кристиану на его упреки касательно якобы умышленного приведения Актеона в расстройство и склонности ее драматизировать Люси отвечала обиняками, умело изображая раскаяние и ни на минуту не переставая кокетничать. Благо, Джулии не было поблизости, иначе она разом положила бы конец всем этим кривляньям, обнажив заодно и правду, от которой у Люси непременно начались бы нервные тики. Да, они с Кристианом отныне названные брат и сестра, и подобное родство — родство любящих душ — куда прочнее и благородней мимолетного увлеченья или разгоревшейся страсти.

О, да если б Джулия рассказала, что в действительности чувствуют они друг к другу, то неминуемо навлекла бы на себя ее гнев. И как знать, чем бы обернулся для девушки запланированный полет на вертолете, «со скрипом вмещавшим троих», раздразни она ревнивую Люси.

Франческо и Джейн были несказанно рады поведать подруге о своем примирении, о превратностях благополучно окончившегося пути и о том, сколь эти превратности оказались целительны для их характеров. Джейн помягчела и перестала глядеть на Франческо свысока, Росси исправился и, отбросив легкомыслие, как-то уж резко повзрослел, возмужал. Однако он был не из тех, кто способен держать золотую середину и, ничтоже сумняся, ударился в поэзию. Стихи, которые он продекламировал, не сходя с места, были сыроваты, да и рифма кое-где не удалась, но всё ж посвящены они были Джейн, что Джулия не могла не счесть похвальным.

— Наконец-то ты образумился! — воскликнула она, опускаясь на кресло в гостиной, озаренной бирмитовым светом ламп. — Примите мои искренние поздравления!

Джейн при ее словах густо покраснела, Франческо насмешливо фыркнул, но Джулия-то понимала, что поэтическая волна никого не захлестывает просто так. На нее вдохновение пока не снисходило, но она не могла бы поручиться, что Кристиан в скором времени не возьмется слагать оды или мадригалы.

На пытливые вопросы итальянца — что да как? — она отвечала уклончиво, не поминая имени сэнсэя, и потому любопытство Франческо довольно быстро улеглось. Негоже, думала она, болтать о священном, словно о какой-нибудь безделице. А священными были для нее чувства, наполнявшие и питавшие ее, подобно солнцу. Поделишься ими, дашь ускользнуть хоть капле — и ты вновь бедняк, и луидоры, что таил ты, превращены в пожухлую листву.