Калуга первая (Книга-спектр)

"Леня, ты что плохо смотришь, больно где?" - спрашивал он какую-то чепуху, воды давал, но не отвечал ему, смотрел куда-то и ничего не видел, кроме тысяч великолепных книг в красочных и надежных обложках, одна другой чище и светлей, необъятное море слов, где и "Прыжок" мелькает, как тоненькая соломинка. Насос какой-то!

С трудом тогда вышел из этого пике, приятелю большой палец показал, мол, отвалило, на сердце пожаловался. Решил эту проблему, когда летел в самолете:

"Воспитательное значение, образовательное, воспитательное значение, образовательное..."

И когда прилетел, увидел Сердобуева и Нематода с цветами, избавился от наваждения книжных корешков, потекла трудовая жизнь, не имеющая с виду границ и объема.

* * *

Когда Кузьме Бенедиктовичу выделили жилплощадь, мне взгрустнулось. Я люблю с ним общаться. От него все чего-то ждешь и порой дожидаешься. Раджик сначала недоверчиво к нему относился, паханом называл, а Зинаида так и продолжает папочкой дразнить, но деньги у него часто занимают. А Раджик теперь уходит из дома на целый день, все к отцу приглядывается и страсти у него успокоились. По-видимому, до времени. Зина у меня побывала, познакомились. И, нужно признать, вполне приличной собеседницей оказалась. Парадоксами любит подкашивать. Начнет, к примеру, - "Что есть истина?", похохочет, поспорит, а потом серьезно так говорит: "Жизнь - от женщины." И я теряюсь. Тут ничего не возразишь, жизнь-то действительно от женщины и, вроде, загадка женщина. Я и соглашаюсь: "от женщины жизнь". Правда, пытался я мужчин, как первокапателей жизни, привязать к женщинам, но Зинаида говорит, нельзя, потому что женщина дает жизнь и мужчинам. Хотел я как-то к целому подвести, к взаимонеизбежности, но Зинаида говорит, что это глупо, потому что в начале был матриархат, а ещё раньше вообще мужчин не было, и они появились, как тупиковая ветвь, для временной обслуги женщин. И доказательства приводила: каннибализм тарантулитих, слабый волосяной покров, лучшее выживание, выносливость, диктование вкусов, мод, и ещё что-то. "Мужчины ? рабы",? итог подводила. Я соглашался. В 1996 году даже полуинтеллигентным людям уже не к лицу было не соглашаться с новыми людьми. Хотя её трудно было назвать "новой", я припоминаю, ещё в конце семидесятых ? начале восьмидесятых встречались подобные явления. Но вот что меня пугало: мой разум расщеплялся от парадоксов Зинаиды, ибо через день она говорила:

? Веефомит, не правда ли, у меня мужской ум?

Но я не знал, что значит ум женский, и потому пожимал плечами.

? Нет, Веефомит, ? наступала Зинаида, ? отвечайте.

? Но вы же день назад убедили меня, что мужчины тупиковая ветвь.

? Да, ? кивала она рыжей головой, ? но это не противоречит моей концепции. Мужчина развил ум, потому что не тратил жизнь на роды и воспитание, а теперь женщина возьмет то, что мужчина эгоистически приобрел, и все встанет на свои места.

И вот от таких парадоксов у меня расщеплялся ум. Я привык доходить до пределов, но в случае с Зинаидой до них добраться было невозможно. Ее парадоксальные мысли стали вызывать у меня дрожание конечностей. И её чудотворческий образ жизни стал для меня тайной из тайн. Он был отнюдь не легким, по крайней мере для Раджика и Любомирчика. Она их ко многому приучила. Если в доме есть нечего было, то сами добывать старались: Любомирчик крошками с пола перебивался или банки из-под варенья вылизывал, а Радж хлеб у соседей взаймы брал. Тогда уже, почти как сейчас, хлеб копейки стоил, и потому о долгах Радж не беспокоился. Пожили они так месяц-другой и расстроились в буквальном смысле. Радж себе какое-то техническое увлечение нашел, Любомирчик в ясли круглосуточные запросился, а Зина, наконец, роман взялась писать. "Пришло мое время!" ? сказала, и я как-то тут под руку подвернулся. Дело в том, что у меня в доме две комнаты пустуют, а Зине с Раджем вдвоем не пишется, он все там звенит, стучит, а ей тишина полная нужна. Увидела Зинаида, что у меня садик, беседка, птицы залетают, а ей, как она сказала, очень подходит подобное творческое место. Так после одного из парадоксальных споров она меня и обрадовала:

? Веефомит, мне нужно какое-то время переждать, отелиться, чтобы, я хочу сказать, родить настоящее явление ? роман. Могу я воспользоваться вашим домом?

Отказывать в чем-либо женщине в 1996 году было наидурнейшим тоном. Я, естественно, с открытой душой. Она меня тут же за бумагой отправила. Обеспечил всем необходимым.

? А вы мне нравитесь, Веефомит, ? сказала она, ? и не только как мужчина.

"Мужчина" в её устах звучало сахарно. А сегодня она произнесла это слово прямо-таки божественно. Не знаю отчего, я разволновался, забагровел от такой похвалы. В 1997 году уже почти все мужчины научились скромности и порядочности.