– Нет, нет, мы не артистки, – торопливо выговорила Тонечка. – Мы соседки. Мы сейчас живем в Дождеве по соседству с Лидией Ивановной Решетниковой!
Тут мужик вдруг совершенно переменился. Лицо стало серьезным.
– Что такое с тетей Лидой?
Тонечка с Сашей посмотрели друг на друга.
– Она умерла, – проговорила Саша. – В понедельник утром.
– Как?!
Он постоял, потом с размаху сел на козлоногую лавочку, сдернул кепку и крепко утер лицо.
Все молчали.
Он немного посидел, сосредоточенно глядя перед собой, поднялся и ушел в дом.
– И что это значит? – спросила Саша Тонечку.
– Подожди, – сказала та вполголоса. – Дай ему осознать.
Они постояли на помосте, отмахиваясь от невозможных комаров, а потом тоже зашли.
Мужик сидел на кухоньке, вытянув длинные ноги, достававшие почти до двери. Затылком он упирался в стену, глаза закрыты. Кепка лежала у него на колене.
Почувствовав их присутствие, он словно спохватился, открыл глаза и пригласил:
– Заходите.
Они зашли.
– Сделать вам чаю? – спросила сердобольная Тонечка. – Мы тут у вас пили.
– Вы сказали, что вас прислала моя мать, – проговорил мужик. – Она любит такие штуки!.. Прислать кого-нибудь с поручением, – он вдруг злобно улыбнулся, – чтоб мне объяснили, какая она гениальная актриса, и как скверно она живет, и как единственный сын ее не ценит. Вы назвали меня Фабианом! Этот… Фабиан существует только в ее воображении! Вот я и уехал. Чтоб не объясняться.
– Как вас зовут? – спросила Саша Шумакова.
– В нашем воображении тоже существует Фабиан! – пояснила Тонечка. – Ваша мама сказала, что нарекла вас таким роскошным именем.
– Она и нарекла бы, – сказал мужик мрачно, – если бы не тетя Лида. Тетя Лида вызвалась сама меня зарегистрировать и понесла мои метрики в ЗАГС. Поэтому меня зовут Федор Петрович Батюшков, слава богу.
– Я Антонина Герман, – представилась Тонечка. – А это моя подруга Саша Шумакова. Мы искали родственников Лидии Ивановны и вот… нашли вас.
– А вы нас заперли! – перебила Саша.
– Да, – согласился Федор Петрович. – Запер.
Они помолчали. Саша стояла у двери, Тонечка возле плиты, мужик по-прежнему сидел, вытянув ноги.
– Вот, – сказал он в конце концов. – Так мы с ней и не повидались. Я вернулся, из-за карантина все работы свернули! Собирался к ней на будущей неделе. Как это она меня… не дождалась? – Лицо у него скривилось. – Всегда дожидалась! А сейчас не дождалась.
Тонечка испытывала смешанные чувства – сострадание, жалость и одновременно словно удовлетворение.
Слава богу, нашелся человек, которому смерть старой княгини небезразлична! И теперь есть кому о ней горевать, а это важно.
Так считала Антонина Герман.
– Нам пришлось разыскивать вас, потому что ваша мать, – сказала Саша, – объяснила нам, что не имеет никаких отношений со своими родственниками и не желает их знать.
– Это ее любимая песня, – Федор Петрович махнул рукой. – Наверное, я должен вас поблагодарить, что известили.
– Наверное, вы должны поехать в Дождев. Чтоб… проводить вашу тетю, – Саша посмотрела на Тонечку, и та незаметно кивнула.
– Да, – сказал мужик. – Да, конечно. Вы подождете меня пять минут, я соберусь?
– Вы поедете с нами? – живо спросила Тонечка.
– У меня нет машины, можно выбраться только на лодке, а это… не слишком удобно. Подождете?
– Да, – резко сказала Саша. – Только недолго.
Он кивнул, принимая и ее тон, и ее условия.
Поднялся и вышел. Щелкнул замок на железной двери.
– Никакой он не сторож, – сказала Саша Тонечке на ухо.
– И не сумасшедший, – поддержала Тонечка.
– А зачем он тогда здесь торчит, в этой сторожке?
– И откуда он вернулся?
И они посмотрели друг на друга.
Хлопнула дверь, хозяин появился на пороге. В руке у него был рюкзак, через плечо перекинут портплед. Он погасил свет, запер дверь в сторожку на замок, и они вышли к Сашиной расхристанной машине.
– Еще раз прошу меня извинить, – сказал Федор Петрович, завидев распахнутые двери.
Он забрался на заднее сиденье и молчал всю дорогу до Дождева. Саша с Тонечкой тоже почти не разговаривали – они как-то разом изнемогли, словно от сильных переживаний.
Когда они въехали в спящий городишко, Тонечка сказала, глядя в окно:
– Я дам вам ключ от дома Лидии Ивановны. Он у меня остался.
На Заречной улице горел один-единственный фонарь, а под ним маячила смутная фигура.
– Господи, – пробормотала Тонечка испуганно. – Саш, останови! Это же Родион, да?!
– Видите, что вы наделали? – спросила Саша у мужика. – Парня перепугали!
«Мерседес» еще не остановился, а Тонечка уже выскочила и помчалась.
– Родька!.. Родион!
– Тоня, где ты была?! Где ты была, я тебя спрашиваю?!
Они сошлись под самым фонарем, и мальчишка бросился ей на шею. Под курткой у него билась собака Буська. Он прижимал ее к себе одной рукой, а другой обнимал Тонечку.
– Я думал, ты пропала! Я звонил, звонил! Тоня! Где ты была?
– Ты мой хороший, – повторяла Тонечка, осыпая его поцелуями. – Ты мой маленький! Нас заперли на участке, а телефон не работает! Я тебе тоже звонила, Родька!..
Федор Петрович вздохнул так, что «Мерседес» качнулся, и протянул:
– Да-а уж.
И выбрался из машины.