Камень, брошенный богом

В прихожей на полу, красный в лилиях ковер. На желтом бархате стен недурные натюрморты и симпатичные портреты в золоченых рамах. У окна объемное кресло и плетеная из лозы этажерка. На этажерке раскрытая книга с цветком-закладкой. В центре: круглый вощеного красного дерева стол, стулья мастерской Гумбуса, низкая софа, пригревшая на лиловой мягкости, черного мопса. Мы обменялись с хозяйской живностью взглядами.

Чего приперся? — лениво щурясь, как бы спросил песик.

То и приперся, — вежливо, как бы ответил я.

Собачка закрыла глазки-бусенки и я, небойким шагом, теряя энтузиазм, прошел в будуар. В моем визите в чертоги супруги главное, что бы друг Гартман констатировал его в донесении в Капагон.

Покой сеньоры Гонзаго скушен как мемуары воителя, отсидевший войну в штабе армии. Дорогая мебель, дорогие сервизы по поставцам, золотишко, серебришко, что-то из антикварной бронзы и так мелочью из реликвий и раритетов.

За следующими дверями помещение, которое я бы назвал будуар-гримерная. Вдоль стен сплошной ряд зеркал, пуфиков, этажерок со шкатулками, пудреницами, баночками с мазями и помадой для губ, статуэтками зверушек и людей, и прочей дребеденью для радости глаза и настроения. У маркизы обстановочка понятно повеселей. Все же, как провинция отстает от столицы! Там за стол без трусов садятся, а мы все еще спим по-пуритански, в кальсонах и плащах.

Я остановился. Дальше, по курсу, спальня. И хотя испорченное воспитание и никчемная мораль не видели особых препятствий для выдвижения на новую позицию, рудименты героизма сдерживали меня на месте, что штормовой якорь пиратский бриг.

Неожиданно часть настенных зеркал разъехались в стороны. В открывшемся проходе появилась Валери, с влажными волосами и легкой камиче[64].

Не знаю, зачем Гонзаго понадобилась любовница из родни. Законная супруга ничем Эберж не уступала.

Валери подошла к резному, ореховому трельяжу, и смочила ладони цветочной водой из серебряного флакончика. Подождала, пока кожа на руках подсохнет, и осторожно, одним пальчиком открыла шкатулку из цветного бонгейского стекла. Скрытый механизм поднял со дна миниатюрную платформочку с золотыми блюдцами. В двух лежали по две разновеликие горошины, в третьей одна.

— Знаете, что это? — спросила она, глядя на мое отражение.

— Нет, — сознался я.

— Сунжар, — пояснила Валери. — Снадобье из Ардатской обители. Я получила его от вашего отца. Сунжар поставляют коронованным особам, когда возникают проблемы с рождением наследника, либо хотят ребенка определенного пола. Черная для рождения мальчика, бледно-серая девочки. Малиновые для определения зачатия.

Я не законченный тупица, но ляпнул глупость.

— Вы приняли драже?

— Да.

Закрыв шкатулку, Валери прошла мимо меня и распахнула дверь в спальню…

На всякого мудреца…, — подумал я, разглядывая в бледном сумраке шесть квадратных метров супружеского ложа.

Валери сжала плечи, проскользнула в широкую горловину камиче и легла на кровать. Легла, как ложатся измученные хворью безнадежные больные, как ложатся на смертное одро уставшие жить люди. Легла, уставившись, куда-то в потолок, словно и не потолок это вовсе, а книга судеб. И ничего-то хорошего там про нее не написано. Ни строчки.

Мне следовало уйти… Я хотел уйти… Но не ушел…

16

Я выпал из сна не отдохнувшим и не посвежевшим. С буха бывает и похуже, но там голова болит, а здесь болела душа. Должно быть, подобное чувствует юная шлюшка, первый раз перепихнувшаяся не из бескорыстной любви, а за презренный металл.

С зубовным скрипом поднялся с постели, стыдливо отвернулся в сторонку и принялся напяливать одежки. Меня шатало, что стахановца после рекорда по угледобыче. Старый Гонзаго мог мною гордиться, я выложился на миллион процентов.

— Через три дня я приму следующее драже, — предупредила Валери. В тусклом бесчувственном голосе не капельки благодарности за ударный труд и объем проделанной работы. — Постарайтесь не спутать двери моей спальни, с дверями спальни маркизы Де Лоак.

Служаночка, курва её мать вложила! Подожди! Я тебя сучка и в худосочную попу и в бледные щеки…

Меня аж затошнило от запланированной экзекуции над белобрысой Мата Хари. Я по возможности ускорил процесс облачения. Последние пуговицы застегивал на ходу. В спешке, наступил и оторвал портьеру, смёл с края зеркала склянку с мазью и понесся, что Льюис на стометровке, не упустив оказии запнуть мопса за софу. Пролетев ураганом по дому, вызывая безлюдье почище бубонной чумы, заскочил в столовку, на раздачу, хапнул из горла полпинты хереса, хрястнул в челюсть вздумавшего приставать с расспросами коридорного хмыря, загнал в угол одного из лакеев и под угрозой моментальной сексуальной связи, выведал, где находится папашин шпик. Сеньор Гартман, видите ли, изволил упражняться в фехтовальном зале с двумя оглоедами собственного бандформирования. Я погнал слугу по коридорам, с этажа на этаж, дабы не тратиться на поиски необходимой двери.

— Собирайтесь! — прервал я тренировку, ворвавшись в помещение. — Отправляемся бить неприятеля!