Каменный пояс, 1977

«По лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скоро поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели, которые встали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятьем России. Вот о чем нам надо мечтать!» — зачитала ему Анюта вслух. Именно тогда пришло к ней решение встать на путь активной борьбы, пойти одной дорогой с Герасимом. Но Герасим оберегал жену. Сначала потому, что считал — она слишком молода — ей едва пошел двадцатый год. Потом Анюта готовилась стать матерью. А когда родилась Галочка — мысль на время сама по себе отпала.

4

Хаустов навестил Мишеневу. Анюта сидела у окна и читала. Рядом в кроватке-качалке спала дочурка.

— Ну и жарища-а! — здороваясь, заговорил он с порога.

Анюта подняла руку.

— Живете-то как? — спросил шепотом.

— На сердце тревожно, Валентин Иванович. Весточки нет.

— Вестей нет. Да и ждать нечего, сам скорее вернется.

— И то правда, — сказала Анюта. — Кваску не выпьете?

— С удовольствием. Духота страшенная. Видать, к дождю.

И пока Анюта ходила на кухоньку за квасом, Хаустов посмотрел на полочку с книгами, взял оставленную на столе и стал читать.

Вернулась Анюта. Наливая в кружку квас, спросила:

— Любите Некрасова?

Хаустов замялся. Хотел сказать, что стихи — праздное, женское чтение, но Анюта будто угадала его мысли, продекламировала:

Знаю: на месте сетей                   крепостныхЛюди придумали много иных,Так!.. но распутать их легче народу,Муза! с надеждой приветствуй свободу!

Хаустов выпил квас, сказал:

— Нам с Якутовым, Анна Алексеевна, любовь к книгам Надежда Константиновна привила… Хотите, подробнее расскажу.

Анюта присела к столу.

— Якутов у Надежды Константиновны выпросил Маркса. Читаем, значит, а понять не можем. Не по зубам нашим. А книжку-то возвращать надо… Якутов тревожится, как сказать Надежде Константиновне? Стыдновато вроде сознаться. Понес Якутов книгу и на всякие уловки-увертки пустился. Потом рассказывал, аж пот прошиб, лицо вспарилось. Смеялись мы до слез… Надежда-то Константиновна поняла все, покачала головой и дала другую книжку. Тоже политическую, но полегче, по нашему, значит, уму…

Хаустов смолк, а потом откровенно признался:

— Стихи-то, Анна Алексеевна, тоже, как Маркса, понимать надо…

На щеках Анюты обозначились ямочки. Она добродушно рассмеялась.

— Некрасовский стих весь на ладони.

— А может, в кулаке зажат, — Хаустов потянулся к кувшину, налил квасу, с наслаждением выпил и заботливо спросил:

— Ну что надо? Помочь чем?

— Спасибо, Валентин Иванович. Пока ничего не нужно.

Они долго сидели и непринужденно обменивались мыслями о своих товарищах по работе. Незаметно для себя Валентин Иванович начал рассказывать ей о Владимире Ильиче.

— Видел его, когда в Уфу приезжал. Но только я тогда совсем парнишка был. Слушал, что говорят, а многое не понимал. Собрались мы у Крохмаля. Якутов посмелее был, спрашивает: «А кто он, этот приезжий марксист?» — «Автор книги «Развитие капитализма в России», — пояснил Крохмаль. Мы с Иваном переглянулись: такой книги не читали…

— И Надежда Константиновна была? — перебила Хаустова Анюта.

— Да. Конечно. Она, казалось, все видела и примечала. Потом-то я узнал. Это жена — Надежда Константиновна. — Хаустов сделал паузу.

Хотелось правдивее передать свои впечатления.

— Говорил вроде бы о вещах очень серьезных, а все понятно… А потом пошла самая простая беседа. Ульянов спросил у Якутова, — не страшно, мол, будет бороться? Иван сказал: «Нам с Натальей никакая ссылка не страшна, нигде не пропадем. Руки везде прокормят». А Ленин ответил, дескать, руки-то рабочего везде прокормят. Но важно, очень важно о главной цели помнить, понимать ее… ведь новый мир надлежит построить!..

Потом Хаустов вспомнил, как жадно слушали кружковцы, когда он читал последний номер «Искры».

— Аж глаза сверкали. — И тут же доверительно сказал, что Лидия Ивановна обеспокоена, в Саратов прибыл транспорт с нелегальной литературой, и они не знают, кого послать. Нужен надежный человек. Валентин Иванович выразительно провел рукой ниже подбородка:

— Во-о как нужна нелегалка…

— А почему не поехать бы вам, Валентин Иванович?

Хаустов замялся.

— У меня тут дела, голова кругом пошла — не поймешь, что к чему.

В последние дни Анюта все чаще упрямо себе твердила: «Решай. Пора же!» И вот сейчас, слушая Хаустова, еще больше разволновалась.

— Валентин Иванович, за хорошую жизнь и свободу надо бороться каждый день, каждый час. Невыносимо сидеть дома. А сознавать это еще тяжелее…

Она хотела быть равной Герасиму во всем. Это было для нее теперь самое главное. Ее идеал — Вера Павловна из романа Чернышевского.

Лицо Анюты раскраснелось. Она сказала убежденно. Она верила в свои слова.

— Я съезжу. Я была в Саратове с Герасимом, знаю город, — с мольбой в голосе говорила Анюта. — Есть знакомые…

— Нет, нет! — вырвалось у Хаустова. Он уже ругал себя за «длинный язык».