Камикадзе

Выйдя из леса и преодолев неглубокую ложбинку, по дну которой протекал звонкий ручей, мы оказались в роще, где росли высокие деревья, похожие на дубы, с такими же толстыми корявыми стволами, но гораздо выше и листья совсем другие. Листья этого дерева напоминали лопасти огромного фикуса, а свисавшие над головой плоды были величиной с футбольный мяч, а то и больше. Мои гвардейцы прихватили с собой пару таких плодов, для чего один из них вскарабкался, как обезьяна, до самой кроны и ловко срубил их острым деревянным ножом. Плоды упали в траву с мягким стуком. Каждый - килограммов десять. Это были знаменитые хлебные деревья, и тогда понятно, почему туземцы на острове не занимались хлебопашеством - зачем им эти злаковые? Пахать, сеять, убирать, молотить, потом хранить, чтобы не сгорело, молоть муку, для чего строить целую систему мельниц. И все это ради того, чтобы съесть кусок хлеба. А тут один из плодов туземцы сразу же разрубили на круглые мягкие лепешки - и ешь, без масла вкусно. Немного бы посолить, думаю. Только подумал - и тут же Майкл-Минька проворно метнулся к корзинке с харчами и принес кусок соли, размял в пальцах и посолил мой "бутерброд". Совсем другое дело. Ну, хват! Произведу в полковники. А если бы еще нашел где-нибудь стопку водки... Но где ее возьмешь, если нет злаковых. На всякий случай я вопросительно глянул Майклу в глаза, чем черт не шутит, но он только пожал плечами: чего нет, того нет, начальник, и принес из той же корзинки кувшин с апельсиновым соком. При этом, бьюсь об заклад, ехидно ухмыльнулся! Точно, у него есть на меня какой-то компромат. Но кто тут может обо мне что-то знать, мое "личное дело" осталось в штабе. Там одних квитанций из вытрезвителя десять штук, хотел когда-то выкрасть, но "личные дела" хранятся в сейфе. Если бы стать знаменитым, эти несчастные квитанции можно было бы продать на аукционе, где-нибудь в Париже, за десять тысяч долларов. Но как тут станешь.

От опушки рощи хлебных деревьев вела вверх узкая тропа, поросшая мягкой травой. И вскоре по этой тропинке, чем дальше вверх становившейся все более каменистой, заросшей по сторонам кустами ежевики, мы добрались до нескольких отдельно стоящих хижин, почти целиком спрятавшихся в густых зарослях. Было уже время обеда, и нас, меня и гвардейцев, пригласили в одну из хижин гостеприимные хозяева - муж, жена и стайка подвижных ребятишек. Хозяин, добродушный толстый туземец с густыми усами, был без набедренной повязки. Когда мы заглянули во двор, он лежал на траве под деревом и курил трубку. Хозяйка, приятная брюнетка с пышной грудью, стрельнула на меня блестящими глазами. Я представился - майор Кравцов... Думаю: а кто, собственно, мне может запретить считать себя майором? Я сейчас какое захочу себе звание присвою. Хозяйка тотчас кинулась ловить курицу, чтобы отрубить ей голову и сварить или зажарить. Но я отведал только дыню, не ел уже лет пять, последнее время отпуск давали только в декабре или в марте.

Поблагодарив хозяев, я показал гвардейцам, что предпочитаю обед на лоне природы. Нам еще предстояло подняться на гору, откуда вид, и мы, не задерживаясь, отправились дальше. Мне все больше и больше нравилось на острове - и природа, и люди, - и я уже почти не думал ни о каких материальных ценностях, которые можно отсюда вывезти. Ну их к черту, что я - жлоб? Это рыночное мышление заразительно, как триппер. Все время думаешь о деньгах, где их достать. Надо же сколотить какое-то состояние. Некогда подумать о духовном. Но глядя на мирную, идиллическую жизнь островитян, я стал думать, что надо как-то устраиваться здесь - вряд ли сюда придет какой-нибудь корабль. Вряд ли... Женюсь на Мэри, заведу детей. Обязанности здешнего вождя, по-моему, не обременительны. Главное, ничего резко не менять. А начнешь менять - горя не оберешься.

Тропинка по-прежнему бежала в гору, деревья стали ниже. Все чаще на пути нам попадались открытые плато, залитые солнцем, но тоже культурно возделанные. Потом пошли заросли какого-то кустарника с мелкими синими плодами. Из зарослей навстречу нам иногда выходили туземцы, несшие на коромыслах и на голове какую-нибудь поклажу. По всей видимости, эти люди, в отличие от других, предпочитали хуторской образ жизни. А чего тут не жить - по склонам горы бегали в изобилии дикие козы и куры, тоже дикие. Мои охранники от нечего делать и для развлечения иногда доставали из-за спины свои арбалеты и стреляли в кур, при этом отчаянно ругая их последними словами - гады, сволочи, фак! По-видимому, дикие куры тут расплодились, как кролики в Австралии.

Одним словом, я мог бы подумать, что попал в рай. Но вряд ли, думаю, - за какие заслуги? В церковь не ходил... Матом ругался. А пьянство? А эротические фантазии в рабочее время? Воровал казенный спирт... Не говоря уже о жене ближнего, которую всегда хотел иметь своей женой, если в ней все было прекрасно: и лицо, и одежда, и ноги. Но куда же тогда я все-таки попал? Куда-то ведь попал.