Камо

Четырнадцатого января новая дерзость. Официальный протест прокурору окружного суда. Кандалы-де препятствуют производству надлежащего освидетельствования… Звяканье кандалов раздражает других больных, приводит их в возбуждение. И вовсе неуместное обращение к помощнику наместника по гражданской части. Неблагосклонный ответ через тифлисского полицеймейстера: «Прежнее распоряжение прокурора военного суда полностью остается в силе. Содержать в кандалах, под строжайшим надзором».

Врачи ноль внимания на резоны хранителей державных устоев. Глухи и немы к призывам: «Не цепляйтесь за профессиональные мелкие формальности. Раскаленные стержни, воздействие электрическим током небось применяете… Не суть важно, в каком состоянии Тер-Петросов сейчас. Опаснейший революционер, он совершал свои многочисленные преступления на редкость умно, продуманно, с поразительной находчивостью — за это и спрос. Престиж государственного строя требует, чтобы раз навсегда с Петросовым было покончено».

5 февраля, 12 марта, 22 апреля — напоминания, призывы, увещевания: «Когда же, наконец?!» После всей тянучки гора рождает крохотного, хиленького мышонка. Особое присутствие тифлисского окружного суда весь день двенадцатого мая так и эдак рассматривает присланные из больницы «скорбные листы», заключения психиатров. Ничего решительно не вытянуть. Может быть, инстанция более высокая? Тем более что генерал Афанасович добивается личного доклада командующему войсками Кавказского округа. По военной иерархии лицу наивысшему.

Нельзя не добиваться. В берлинском «Форвертс», в парижской «Юманите» снова отвратительные поношения. Бог знает откуда кем добытые[40] «протоколы» о терзаниях и пытках, будто бы учиненных над Петросовым в Михайловской больнице. Новые интервью с Коном…

Не считаясь с июльским адским зноем, двенадцатого числа на распорядительное заседание кавказского военноокружного суда прибывают генералы Семашко, Долгинский, Грановский. С превеликим вниманием выслушивают соображения лица наиболее осведомленного — неутомимого прокурора Афанасовича. В конечном счете все генералы постановляют: «Ни по какому случаю Тер-Петросянц из-под стражи освобожден быть не может; что касается наложенных на него кандалов, то вопрос о снятии их зависит от тифлисской администрации; если же содержание Тер-Петросянца в Михайловской тифлисской больнице представляется неудобным, то не имеется препятствий к переводу его в больницу Метехского тюремного замка или тифлисский военный госпиталь. В этих заведениях вполне возможно сохранение прежнего состояния, то есть кандалов».

Начальник военного тифлисского госпиталя в скором времени сообщает управляющему медицинской частью гражданского ведомства на Кавказе, что препятствий к приему душевнобольного Тер-Петросянца не имеется…

Тогда же, с разницей в один или два дня, в дом № 15 на Экзаршской площади, Джаваире Тер-Петросян неизвестный человек приносит крохотный лоскуток. На нем микроскопическими грузинскими буковками:

«Не думаете ли вы, что я действительно сумасшедший? Я симулирую, меня мучают, страдания дальше становятся невыносимыми. Спасение в побеге, не хочу умирать в тюрьме, постарайтесь организовать побег, хочу еще поработать».

19

На этот раз посрамление властей происходит далеко от Эриванской площади — на левом берегу Куры. Уже после того как пушка на Арсенальной горе известила, что в присутственных местах — магазинах тоже — пора опускать жалюзи и тифлисцам приниматься за обед.

Более желательно Камо было полностью управиться до полудня. Непредвиденно вмешался дрессировщик — не то циркач, не то самодеятельный любитель. Мелькала даже мысль, не агент ли из охранки… Надо же! Едва Котэ Цинцадзе взмахнул белым платком — подал сигнал: «Я здесь, приготовься!..» — возник этот тип. Принялся купать собаку, обучать всяким-разным фокусам. Полчаса, три четверти, полный час. Забава в разгаре. А может, не забава, служба? Для филера вроде слишком много старания. Два часа, два с половиной — возне нет конца. Котэ не скупится на соответствующие пожелания. В душе, конечно. При всех обстоятельствах выдавать себя нельзя.

К реке спускаются шумливые люди в валяных конических шапках. Тулухчи — продавцы воды. Весь день на тифлисских улицах их голоса: «Ай, вада-а! Интересный вада-а-а!» Оставить в покое, без внимания собачьего дрессировщика тулухчи себе ни за что не позволят. Град советов, шуточек, пересмешек. Тип подхватывает собаку, гордо удаляется. Тулухчи, сразу забыв о нем, набирают воду. Время дорого…

Крутой правый берег Куры свободен. А что там, на левом, там, у Камо?

Котэ что есть силы трижды машет большим белым платком. «Ну, полной тебе удачи! Приступай!»

Из крайнего слева окна на втором этаже изолятора для буйнопомешанных повисает веревка. Раскачивается. Или все только кажется? Веревка не из самых толстых, скорее шнур. Лишь бы Камо схватился рукой за эту веревку! До земли три сажени. Он измучен. Брагин сказал: худой, слабый… С собой еще надо унести кандалы. Одежду он оставит там — казенная собственность.

Последние минуты…