Что я хотела сказать посреди этого половодья любви, внимания и забот? Всего лишь о могилке Дуте спросить. Кто-нибудь побывал там нынешней весной? Видно? Листья, как и под прошлогодним снегом, слежались? А старые флоксы у него всегда как метлы. Живая изгородь почти с нашей срослась. Жизнь по соседству прошла, и на кладбище рядом оказались. А с другого боку маленький мальчик, из реки его вытащили, могилка уже дерном поросла. В первое время братья и сестры, похоже, приходили, положат в траву конфеты да пасхальное яичко, а в прошлом году только лесные колокольчики раскачивались. В прошлом году говорила, в позапрошлом говорила, иной раз и сама полола у молодых на глазах, да так проворно, чтоб видели и поняли, что одна цена наемной работе — по приказу да по распоряжению — и совсем другая той, что по любви делается, что тихо и неприметно стоит себе в сторонке и надо всем. Вначале еще обе внучки шевелили грабельками, воду носили из пруда, что возле дороги, и вот уже одна школа за другой, в каникулы всё кружки да партии, все на жизнь нацеливают, и ни одна — велей, души предков наших, почитать.
Вот и нет машины, за гору перевалила, только пыль клубами в яблоневом саду. Не гоже мчащихся по земле обременять покинувшими этот свет. Да и что спрашивать? Еще в тот раз Мурмулис только плечами пожал, когда я про Дуте напомнила. Кто такой? Что с отцом рядом? Там же с четырех сторон кто-нибудь да рядом. Кто как хочет, тот так и убирает-украшает! Да кто ж убирать станет, если Дуте из богадельни в неструганом деревянном ящике привезли, не помнишь разве? Из богадельни? Да это в книжках Апсишу Екаба, мамочка! Такой уж он, и кто знает, девочки отцом его нынче называют или как и раньше — папулька Мур-мур-мур. Невестушка-то в четыре руки бы прополола, да если муж машину уже заводит, нога на педали, черная петля на животе, едем, едем, привет, мамуля, туман, темно, гололед…
Что еще я хотела сказать, чтобы прервать этот безумный поток любви и заботы? Чем дольше живешь, тем дольше искать приходится, из чего слова и предложения складывать да на голос перекладывать. Прежде-то бывала песня длинная-длинная, да хором, да с вершины горы; а тут вертится весь день в голове, зудит один-единственный мотив, не знаешь, откуда с утра взялся, в честь кого и кто вечером подхватит. Да, что еще могла бы я сказать, чего пожелать? Конфет? Крашеное яичко на зеленом дерне? Первым делом в газетный киоск. Через новый базар, где на прошлой неделе купила юбку. Слишком пышную? Слишком светлую? Кто сказал? Кто видел? Потом мимо клумб, что вдоль дома культуры, где на раскидистых кустах, укутавшись, как колючей проволокой, шипами-кинжалами, вот-вот зацветет моя любимица — роза ругоза. И посидеть в саду у Арии гораздо приятнее, чем ей названивать, раз правое ухо у меня словно ватой заложило, а в левом звенит громче, чем телефон.