Канал имени Москвы. Университет

«Ну, вот и пора», – подумал он, делая шаг к Еве. И в этот миг словно колыхнулся удушливо воздух внутри станции. Но сердце его обдало стылой тоской. Он непонимающе остановился. Это было там, в дальнем конце… Какая-то ещё большая тьма, будто прорвав и без того густую темноту обрушенной стены, приблизилась. Только разобрать было невозможно. Пока ещё невозможно. Однако холодок, пощекотав ноздри, дохнул ему в лицо. Сердце снова тоскливо ухнуло, забилось неровно. Он, напрягая зрение, всмотрелся туда, где должна была быть глухая обрушенная стена, и…

– Я не зря сказала тебе, что ты не единственный вернувшийся воин. – Что-то ведьминское послышалось ему в Евином голосе.

Он заставил себя сейчас не думать о Еве. Потому что видел уже, что выплывало из этой густой, наползающей тьмы. Он узнал его, смог различить в призрачном сиянии, приходилось встречаться. Но он ещё ни разу не видел его таким. И лодка его стала намного больше. Только не всё дело в этом. Что-то было в ней окончательное, бесповоротное, в мире живых такая лодка просто не могла существовать. И она плыла, медленно, прямо по гранитному перрону, разрезая твёрдый камень, как воду. Лодка, барк с бортами чернее смоли приближался; волны из-под его носа разбегались в разные стороны, словно умели делать камень жидким. Грозный лодочник в рубище правил веслом; его фигура оставалась неподвижной, будто он был каменной статуей, подёрнутой бледным призрачным свечением; лишь размеренные взмахи веслом, с которого стекала тёмная роковая вода морей смерти. Однако по лицу его струилась сумрачная ярость, и кипящий жадный тёмный свет исходил из глаз.

«Он смотрит только на меня, – тоскливо подумал тот, кого называли хромым Алёшкой. – Он пришёл за мной». Но тут же его голос стал твёрдым, непреклонным.

– Харон! – повелительно выкрикнул он. – Что ты делаешь здесь?! Я не вызывал тебя.

Ничего не изменилось в фигуре лодочника. Лишь размеренные неотвратимые взмахи весла.

– Харон, остановись. Я не вызывал тебя!

Ева усмехнулась. Что-то страшное прозвучало в её голосе.

– Он вызывал! – Девушка встала, высоко подняв над собой череп Горха. Она качнула его в руках. – Он! И я, – посмотрела на того, кого когда-то звала Алёшкой, но уже без сочувствия и сожаления. – И ведьма Агнец, слышал о такой?

Его лицо застыло. Но ведь эликсир…

– Ты так ничего и не понял. – Горечь в голосе Евы уже больше не предназначалась ему. – Лидия жива. Пусть и не знала себя со своего возвращения. А ты знал, хотя был мёртв. Но скоро всё закончится. Горх, делай, что должно.

«Я успею оживить эликсир», – мелькнуло у того в голове. Он начал поднимать оружие, но мгновенно стальные объятия сковали его, выбив из руки ствол. Он посмотрел на Еву, на эликсир, такой близкий, – осталась последняя капля серебра, – на луч и на полную луну.

«Горх всегда был быстр. – Эта мысль, такая ненужная, словно подвела черту… Но он-то ставить точку не собирался, как такое могло произойти? – Чертовски быстрая и сильная тварь».

Эликсир, отравленный лучом или лунным светом, вдруг начал набухать, разорвав колбу. Но не пролился, продолжая увеличиваться в размерах и образуя уродливый овал. Он смотрел на свою работу, которой посвятил столько лет; серебристый овал эликсира повис в воздухе, продолжая разрастаться. На мгновение ему почудилось, что он увидел в нём зловещий череп с пустыми провалами глазниц, и этот череп сейчас ищуще поворачивался к нему, но это только показалось… Его работа, кропотливый ежедневный труд, его бессонные ночи и жизнь в убогой одёжке хромого и увечного парня, которого окружающие и звали-то, как городского дурачка, Алёшкой… Он начал свою великую работу ещё до падения Икши, и Горх, который держал его сейчас крепче каменного плена, был с ним с самого начала. Они делали эликсир. Работа была сложной, требовала твёрдости духа (Алёшка…), иногда жестокости, но любая великая работа, любое великое произведение искусства порой требует жестокости, там другие мерила… Икша пала – возможно, это тоже связано с их работой. И они ушли в Университет. И вот теперь Горх предал его. Как?

«Но главный вопрос совсем не в этом, – подумал он. – Лидия жива? Но… как? Почему она не связалась со мной? Ведь у нас был Горх. Мы бы столько сумели…»

Мелани поднялась. Её тело осталось лежать за колонной, укрытое одеялом, но она встала рядом с Евой, и тот же призрачный свет, что струился по лодочнику, исходил от неё. А потом из-за повисшего в воздухе уродливого овала эликсира появилась ещё одна фигура. Этот призрак тоже оказался знаком. Это был Николай, по которому так скорбел Нил-Сонов, его в Весёлой сторожке он убил последним. По перрону шли два гида, которых пришлось нейтрализовать совсем недавно на контрольном посту перед Метромостом; их было много, тех, кого он убил, и все они сейчас собирались здесь. Вставали рядом с Евой. И он понял, что его ждёт.

Эликсир застыл в воздухе. Наверное, это и вправду был череп.

Харон прибыл. И все те, кого он убил, медленно направились к нему. Ева отвернулась.