Канал имени Москвы

— Помоги мне, Ева! — прикрикнул Хардов. — Оборотни не ушли далеко. Мне нужна свободная рука.

Ева в ужасе смотрела на них. И наверное, она не услышала озабоченный, но при этом холодный голос Раз-Два-Сникерс:

— Хардов! Нужно срочно убираться отсюда.

* * *

Как только свет иссяк и Хардов разнял этих двоих, однако не касаясь девчонки, Раз-Два-Сникерс сморгнула, всё ещё напряжённо, обескураженно разглядывая Еву. «Вот почему Хардов тащил тебя с собой, — подумала Раз-Два-Сникерс. — Вот уж воистину что было самым ценным грузом! И никто, ни Новиков, ни даже Шатун, никто из них (из нас?) такого не смог бы предположить. Вот уж силы небесные…»

Она вспомнила Юрия Новикова. Сладенького доморощенного плейбоя, маменькиного сынка. Или папенькиного. «Женишок, — холодно, даже удивлённо усмехнулась. — Недоносок! Не по зубам тебе такое…» Мысль была посторонней, но позволила ей перевести дух. Раз-Два-Сникерс снова посмотрела на Еву и неожиданно для самой себя пожалела её. «Кто ты, бедная девочка? Несчастное создание, издёвка равнодушной природы или чудо, которое надо беречь как зеницу ока?»

Собственно, эта мысль тоже вышла посторонней, но Раз-Два-Сникерс вдруг захотелось улыбнуться Еве.

«Хардов не стал до тебя дотрагиваться, когда разнимал вас? Правильно. Никогда настоящий гид без надобности не коснётся чужого скремлина. Это даже не кощунство…

Но ты девушка! И это удивительно. В другие моменты Хардов не раз обнимал тебя, успокаивал, был нежен, насколько он вообще может быть нежен. Но он любит тебя, как собственное дитя. И это не просто удивительно. Это что-то большее. Вокруг чего вертится мир, если ему ещё суждено… Не о чём-то подобном когда-то ранним утром, от которого осталось лишь солнечное пятно, говорила одиннадцатилетней девочке Лия, светлая королева детства? И не потому ли я сейчас здесь?»

Раз-Два-Сникерс очень захотелось улыбнуться Еве. Подбодрить её, сказав какую-нибудь правильную глупость: «Ничего, сестрёнка, ничего. Всё хорошо. По-нашему, по-девчачьи, я тебя не выдам. А тому, кто постарается, я лично натяну задницу на затылок».

А потом она увидела Шатуна.

В мглистом изломе тумана сгустком дымного пятна мелькнула жалкая скрючившаяся фигурка. Он то ли полулежал, то ли, странно уклонившись на один бок, сполз с чего-то, на чём сидел, и Раз-Два-Сникерс физически ощутила его ужас, холод, ознобом утвердившийся в теле, паническое недоумение. Человек, с которым она когда-то делила постель, сейчас стонал, и его пробивала дрожь.

«Вот что с тобой происходит на самом деле в этой твоей Станции», — подумала она.

Но глаза, всё ещё живые, смотрели прямо на неё. И на миг Раз-Два-Сникерс показалось, что она уловила в них не только укоризну, а что-то, в чём Шатун себе никогда бы не признался, что-то очень похожее на мольбу о помощи. Но всё это продолжалось недолго. Взгляд стал пустым, а когда в него вернулась осмысленность, она принесла с собой нарастающую клокочущую ярость.

«Оставь нас в покое, и я смогу помочь тебе», — обратилась она в своих мыслях к человеку, который когда-то изменил её судьбу, сделал отступницей, но и сумел заменить собой всё, к чему она стремилась. Может, не очень-то и стремилась? А может, была глупая, одинокая и слишком молодая. Но сейчас времени анализировать свою жизнь уже не осталось.

Шатун попытался подняться. И сразу вырос.

Раз-Два-Сникерс машинально дотронулась до ракетницы.

«Оставь нас! И я не стану этого делать. Я вернусь за тобой».

Она не знала, говорит ли себе правду. Потом поняла, что только в той части, где не хочет причинить ему вреда. Потому что она ни за что больше не вернётся.

Шатун смог встать. Туман, как будто наполняя его лёгкие, дохнул и замер. Раз-Два-Сникерс услышала радостные визги оборотней, ещё тихие, слабые; кто-то из них попробовал завыть, но пока безрезультатно. Королева была обессилена, однако такое тоже будет продолжаться недолго.

— Привет, малыш! — сказала она, всё ещё обращаясь к тому Шатуну, которого знала, и еле уловимое воспоминание о нежности прокралось без спроса в её голос, смешавшись с тихим сожалением. — Что, решил пожить в тумане?

Шатун сделал шаг вперёд. И словно наткнулся на невидимый вязкий барьер. Он оглянулся, но не больше, чем вполоборота, и у Раз-Два-Сникерс создалось впечатление, что он к чему-то прислушивается. Были эти торжественные марши? Где-то на грани слуха, в другой вселенной, ослепительной и, как ракета из её «пугача», навсегда застывшей только в своей высшей точке?

Шатун снова двинулся вперёд. Барьер по кромке тумана качнулся, не пропуская. Но дымная голова Шатуна, пытающаяся прорвать границу, неестественно искривилась, а шея вытянулась, как будто была телом змеи. Шатун отпрянул, глаза его гневно сверкнули. Раз-Два-Сникерс похлопала по ракетнице. И поняла, что пустит её в ход не раздумывая, но… Пока рано — Учитель

(Тео? Фёдор?!)

безвольно повис на руках Хардова, его придётся тащить, и они просто не успеют. Если б они смогли бежать…