Канарский вариант

— Э, — тронул я хозяина за рукав спецовки, — какими судьбами сюда заехали мои машинки?

— Уверен, что твои?

— Конечно! Мой импорт. Аслан их пригнал?

— Твой импорт, его экспорт, — подтвердил Валера. — Вот, разбираемся, баки менять надо, трещины… — Он стрельнул в меня каким-то странным, испытующе-колким взглядом. — А ты чего, с «чехами» дружбу завел?

— Я не способен на столь смелые эксперименты, — ответил я. — А если имеешь в виду Аслана, он здесь в роли инспектора… Что за тип, кстати?

— Хрен знает… Клиент как клиент. Кофе будешь?

Мы выпили кофейку, покалякав о последних московских и нью-йоркских новостях, затем, использовав благоприятный момент, я попросил загрузить мои колеса в просторные багажники «линкольнов», откуда мне предстояло извлечь их уже в Питере, и, чрезвычайно довольный благоприятно складывающимся днем, тронулся к заждавшемуся меня Мопсу.

Услышав об увиденных мной на станции «линкольнах», товарищ явственно помрачнел.

— Как бы нас не подставили, — произнес, покусывая губу. — Уолтер та еще рыбина! Через него столько криминала идет, что удивляюсь, как его ФБР терпит… А может, стучит он ментам…

— А в чем подставка?

— Номера он перебивает, это проверено. Лично. А потому могут отправить две «тачки» из угона, договориться с таможней насчет компьютерного учета и оставить чистые здесь. Ну и впарить их… Паспорта-то ведь у чечена, в порт только копии требуют. В общем, у него там разные варианты. С разбором «тачек» по частям, со страховками… Он ведь станцию в собственность выкупил, теперь площадку берет центровую в Бруклине, а это — бабки, понял! Спрашивается: откуда? Так что…

— Не нагоняй жути, — отмахнулся я. — Пройдут машины порт — считай, дело сделано. А уж там в угоне они, не в угоне… А потом, у всей этой компании алиби: стали бы они баки снимать, мараться.

— Вообще… аргумент, — согласился Мопс. — Ладно, поехали железо переправлять на борт. Сегодня должны закончить эту бодягу. А завтра можешь трогаться… В свою Москву ненаглядную, век бы ее…

На следующее утро случайным чартерным рейсом я отбыл обратно домой.

Взлетев, самолет заложил крутой вираж над серой плоскостью залива, развернувшись боком к Манхэттену. В иллюминаторе увиделись сумрачные, предрассветные зеркала небоскребов, чьи антрацитовые стеклянные плоскости, медленно багровея, вспыхнули наконец оранжевым заревом восходящего над океаном солнца.

До свидания, Нью-Йорк! Увидимся ли еще?

Я вдруг остро пожалел, что не задержался хотя бы дня на три… Хотелось побродить по шумному и пестрому китайскому кварталу, посидеть в ресторанчиках, съездить на глубоководную рыбалку…

Но рутина московских дел и делишек, составлявшая основу избранного или же предопределенного моей судьбой бытия, звала к скорейшему возвращению, не признавая никаких слабовольных устремлений к мелким радостям быстротекущей жизни и принуждая, подобно зануде-учителю в скучный класс, на очередную экзаменовку с беспечной, незаметно промчавшейся переменки.

Встречавший в московском аэропорту Соломон обрушил на меня тонну нежнейших чувств, что сразу насторожило; и точно — после излитых восторгов типа «Милый друг, наконец-то мы вместе» мне преподнесли малоприятный сюрпризик: во время моего отсутствия осторожный и вдумчивый Соломоша попал впросак, ухнув пятьдесят тысяч долларов в безвозвратное никуда. Подвигла же его на совершение данного действия наша старая знакомая Фира Моисеевна, посещавшая офис компании едва ли не каждодневно с инициативными коммерческими предложениями.

Подобно тому как каждая редакция имеет своих внештатных графоманов, с сизифовым упорством заваливающих литсотрудников мусором уходящих в корзины опусов, многие фирмы также терпеливо и безысходно страдают от ходоков из мира стремящихся в бизнес дилетантов, предлагающих купить то выдающиеся неизвестные технологии, то гениальные изобретения невостребованных талантов от науки, а то и разного рода товарно-сырьевую массу — от гашеной извести или же торфа для экспорта в Австралию до уникального яда ужа-мутанта, водящегося в недрах сибирских болот.

К данной категории лиц принадлежала и Фира Моисеевна, неистощимая и энергичная как динамо-машина, в своем посредническом азарте независимого контактора.

Пожилая усатая дама, обремененная семейством, состоящим из сына, работающего официантом в забегаловке, и пяти внуков, являвшихся результатом его четырех расторгнутых браков, проживала в однокомнатной квартире старого московского дома, и случайное посещение данного жилища, помнится, произвело на меня неизгладимое впечатление.

Кроватей в квартире не было, их заменяли двухъярусные самодельные нары, отчего возникало впечатление обстановки поезда дальнего следования. На веревках, тянувшихся из углов комнаты в кухню, сушилось белье младенцев. Чадила плита. Пищало подрастающее поколение. Стол, заваленный пакетами с трофейными объедками из забегаловки, способствовал развитию стойкого отвращения к еде.

Невольное сострадание призывало чем-то помочь…