Каникулы Кроша

На улице накрапывал дождик. Зоя предложила ехать на такси. И я отвез ее на Таганку, в Товарищеский переулок.

– Хочешь пойти завтра опять в кино? – спросил я, прощаясь.

– Каждый день ходить в кино? А что дома скажут? – засмеялась Зоя.

– Тогда поедем в воскресенье в Химки.

– В воскресенье я работаю.

– В понедельник.

– До понедельника далеко, – ответила Зоя и опять почему-то засмеялась.

Я застал Краснухина на этот раз за письменным столом. С озабоченным лицом он что-то писал. Так же тесно было в темном коридоре, только пахло не жареной треской, а только что вскипяченным молоком. И не было видно ни Гали, ни Саши, не было слышно их голосов – наверно, ушли куда-то с матерью, оставили Краснухина одного.

– Хорошая нэцкэ, – сказал Краснухин про бамбук. – Не знаю, сумею ли предложить тебе взамен что-либо равноценное. Вот если только стрекозу...

Он достал из шкафа большую плоскую пуговицу не то из дерева, не то из рога. На ней была выгравирована стрекоза – легкая, прозрачная, стремительная.

– Нэцкэ того же мастера, что и твой бамбук. Оцени их в антикварном, а там решим.

– Вы не боитесь, что я с ней убегу?

Он повращал глазами:

– Ты вор?

– Но ведь вы меня не знаете.

Краснухин опять начал писать. Видно, писал что-то срочное. А я ему мешал.

– Я вас долго не задержу, – сказал я. – В прошлый раз вы сказали, что коллекция Мавродаки исчезла в конце сороковых годов. Куда же она могла деться, ведь это было после войны. В войну многое потерялось, но после... Куда она могла исчезнуть? И куда исчез сам Мавродаки?

– Мавродаки покончил с собой в сорок восьмом году. Ты какого года?

– Сорок восьмого.

– В сорок восьмом его и не стало.

– Вы его знали?

– Он был нашим профессором, – ответил Краснухин, морща лоб и продолжая писать.

– А семья, родственники?

– У него не было семьи. Все это случилось неожиданно. Была статья в газете, потом собрание в институте... Он был добрый, знающий, но слабый человек, а время было сложное. – Краснухин встал. – Ну, друже, топай, некогда...

Я кивнул на бумаги:

– Что вы пишете?

– Все объясняемся, что, да почему, да как получилось... Ну, чеши!

– Последний вопрос, – торопливо сказал я, – а в какой газете была статья про Мавродаки?

Краснухин назвал мне газету. Сейчас она уже не выходит. Я хотел еще спросить, в каком номере газеты была эта статья. Но Краснухин хотя и добродушно, но решительно вытолкал меня за дверь.

21

Я испытывал некоторую робость, входя к Веэну. Постыдное чувство. Я не трус, но все же неудобно сказать человеку, что он прохвост. Особенно такому респектабельному господину, как Веэн. Тем более в момент, когда он к тебе расположен, хвалит и превозносит тебя. Он тебя хвалит и превозносит, а ты ему объявляешь, что он прохвост.

Веэн и сейчас выказывал мне полное расположение, улыбался, не поворачивался спиной, а если и поворачивался, то спина была не враждебной, а мягкой и дружелюбной.

– Был у Краснухина?

Я мог, конечно, ответить, что да, был, ничего подходящего не нашел, мог вернуть Веэну его бамбук, уйти и больше не приходить. Словом, мог порвать с Веэном без объяснений. Но это значило бы трусливо уйти от сложностей. Сделав так, я бы не уважал самого себя.

– Владимир Николаевич, больше ваших поручений я выполнять не буду.

Веэн стоял, наклонившись к книжному шкафу. Он обернулся и посмотрел мне в лицо:

– Почему ты не будешь выполнять моих поручений?

– Не хочу.

– Почему не хочешь?

– Не хочу, и все. Это мое дело, почему я не хочу.

– Это не только твое дело, это наше общее дело.

– Никто не заставит меня делать того, что я не хочу делать. Это ясно и понятно.

– Ты изменяешь нашей дружбе?

Я пожал плечами.

– Вы странно рассуждаете. Костя увлекается боксом – разве должны заниматься боксом его друзья? Я люблю прыжки в воду, но ведь мои друзья не обязаны тоже прыгать. Меня не привлекает собирательство, не интересуют нэцкэ, вот и все!

Насчет прыжков в воду я припустил – я еще только собирался ими заняться. Но как довод это было весьма удачно.

– Нэцкэ тебя не интересуют... – возразил Веэн. – Ходил в библиотеку, прочитал кучу книг, а сегодня вдруг «не интересуют». Нелогично, неубедительно. Я не оспариваю твоего права прекратить знакомство со мной. Но ты не можешь оспорить и моего права знать, чем это вызвано: с порядочными людьми так не прекращают знакомства.

Теперь я жалел, что пустился в объяснения. Веэн сильнее меня в софистике. Он стоял, прислонясь к книжному шкафу, смотрел мне в глаза, как человек, готовый честно ответить на любые вопросы, опровергнуть любые обвинения. Да и что я мог ему предъявить? Старуха со странствующими музыкантами, статья против Краснухина, которую я не читал. И я не мог сослаться на разговор с Игорем. Я очутился в дурацком положении. Надо было просто уйти, а я пустился в объяснения.

И тут меня осенила мысль: спрошу про Мавродаки. Веэн не может не знать такого крупного собирателя нэцкэ. И пока Веэн будет рассказывать про Мавродаки, я обдумаю, как поступить дальше.

– Владимир Николаевич, вы знали Мавродаки?